Глава 1.
ВСЕМУ НАЧАЛО ЗДЕСЬ...
С землей Ярославской Николай Алексеевич Некрасов был связан с детских лет. Родовая некрасовская усадьба, куда будущего поэта привезли с Украины в трехлетием возрасте, располагается в 35 километрах от Карабихи, за Волгой, на старом Ярославско-Костромском тракте.
Детские впечатления от жизни в усадьбе отца — помещика-крепостника — оставили глубокий след в сознании поэта.
Однако здесь же зародилась его любовь к природе и просторам Волги, дружба с крестьянскими ребятишками; здесь встречался он с «людьми рабочего звания», постоянно проходившими по большой дороге, слушал их рассказы и песни...
Контрасты и противоречия крепостной деревни, среди которых рос мальчик, частично объясняют нам сложный характер взрослого поэта. Основы его закладывались тоже здесь.
Учась в Ярославской гимназии, юный Некрасов знакомится с жизнью большого волжского города, приобщается к литературе, пробует писать сам.
Отправляясь в 1838 году шестнадцатилетним юношей в Петербург с тетрадью своих стихов — дань увлечения поэтами-романтиками, — с мечтой о поэтической славе, он незаметно для себя, где-то в тайниках своего сознания, увозил богатейший запас впечатлений о жизни деревни, о родной природе, о Волге.
Пока эти впечатления ничем не напоминали о себе.
Потом, по мере социального прозрения поэта, по мере развития и становления его таланта, они будут оживать и питать его Музу долгие годы. К ним Некрасов будет возвращаться в «Родине», «Псовой охоте», «Трех странах света», «На Волге», «Крестьянских детях», поэмах «Несчастные», «Мать» и других стихах, созданных в Петербурге, Грешневе, Карабихе, за границей. Они будут постоянно проверяться и пополняться во время последующих поездок поэта в родные места.
Ссора с отцом, вызванная отказом Некрасова поступить в дворянский полк, и материальные лишения первых лет петербургской жизни на время прервали его связь с землей Ярославской. Однако, как только материальное положение поэта улучшилось, он возобновляет ее.
Первая поездка на родину приходится на 1841 год. Она получила трагическую окраску: отправляясь в Грешнево на свадьбу сестры, поэт попадает к свежей могиле матери, неожиданно умершей при неясных для нас обстоятельствах.
В 1845 году Некрасов снова навещает Грешнево. Происходит ссора его с отцом, избившим арапником одного из псарей на глазах у сына-поэта... Возможно, эта история послужила последним толчком к созданию стихотворения «Родина».
В 1853 году, охотясь во Владимирской губернии, в деревне отца Алешунине, Некрасов заезжал в Грешнево и Ярославль.
В апреле — мае 1855 года он заканчивает в Ярославле поэму «Саша», пишет стихотворения «Свадьба», «Давно, отвергнутый тобою...», исправляет «Памяти Асенковой».
В 1858 и 1859 годах поэт снова посещает Ярославль и Грешнево.
В I860 году в Грешневе написано стихотворение «Деревенские новости».
На 1861 год — год объявления крестьянской реформы— приходится самое плодотворное грешневское лето Некрасова.
Уже беглое перечисление поездок Некрасова по годам-1841, 1845, 1853, 1855, 1858, 1859, 1860, 1861 — приводит к убедительному выводу: чем ближе к 1860-м годам, тем эти поездки чаще и продолжительнее. В это время окончательно формируется поэтическое направление Некрасова, складывается его деревенский образ жизни. О нем очень точно напоминают известные всем с детства начальные строки «Крестьянских детей»:
Опять я в деревне. Хожу на охоту,
— живется легко... (II, 108) 2.
«Охота была для него не одною забавой, но и средством знакомиться с народом, — вспоминает сестра, Анна Алексеевна Буткевич. — Поработав несколько дней, брат начинал собираться. Это значило: подавали к крыльцу простую телегу, которую брали для еды, лютей, ружей и собак. Затем вечером или рано утром на другой день брат отправлялся сам в легком экипаже с любимой собакой, редко с товарищем — товарища в охоте брать не любил. Он пропадал по несколько дней, иногда неделю и более. По рассказам, происходило вот что: в разных пунктах охоты у него были уже знакомцы — мужики-охотники; он до каждого доезжал и охотился в его местности. Поезд, сперва из двух троек, доходил до пяти, брались почтовые лошади, ибо брат набирал своих провожатых и уже не отпускал их до известного пункта. По окончании утренней охоты выбиралось удобное место, брат со всей компанией завтракал, говорил сам мало или дремал... компания... была разговорчива — брат слушал или нет, это его дело. Он говаривал, что самый талантливый процент русского народа отделяется в охотники: редкий раз не привозил он из своего странствования какого-либо запаса для своих произведений»3.
Возвратившись с охоты посвежевшим, освободившимся от городских забот и тревог, поэт закрывался у себя в комнате и принимался за стихи. Затем, если время позволяло, — новые поездки и новые стихи...
Такой образ жизни вырабатывался постепенно. Начав с охот в окрестностях Грешнева, по мере укрепления материального положения, по мере создания новых и новых произведений о деревне, требующих все более глубокого проникновения в народную жизнь, он заводит новые знакомства и связи.
«Круг его летней охоты — луга смежных губерний: Ярославской, Костромской и Владимирской. Он их хорошо знал, и большая часть его типов принадлежит средней России», — писала сестра об охотничьих путешествиях поэта в 1860-е годы. Этот круг окончательно определился к 1861 году — году покупки Карабихи. Рассмотрим этот год более обстоятельно.
19 февраля 1861 года в Петербурге подписан наконец долгожданный манифест о крестьянской реформе. Его печатают во всех газетах, провозглашают изо дня в день с церковных амвонов...
Либеральная часть общества во все колокола славословит Александра II — «освободителя».
Крестьянские волнения, ускорившие реформу, не затихают, а разрастаются, вершина их еще не обозначилась, разрозненность и слабость их еще не стали очевидными.
Революционные демократы еще не понесли урона, ряды их не поредели. Они живут верой в крестьянскую революцию и всячески пытаются ускорить ее.
За исключением ярых крепостников, все полны оптимизма, и оптимизм преобладает всюду: одни — либералы — восхищены совершившимся; другие — демократы — с нетерпением и радостью ждут того, что неизбежно грядет за ним.
Это настроение охватывает и Некрасова. Помимо общих, были тому и свои, лично некрасовские причины.
Тираж издаваемого им «Современника» в 1861 году достиг семи тысяч. Цифра невиданная. О таком количестве подписчиков не мог мечтать ни один журнал. Оставшиеся после раскола кружка «Современника» сотрудники его тесно сплотились вокруг Чернышевского и Добролюбова, выступали дружно, деятельно. Журнал процветал, подтверждая правильность решения Некрасовым трудного вопроса: «С кем пойти?», поставленного русской жизнью год тому назад.
После пятилетних хлопот Некрасов получил разрешение на переиздание сборника стихотворений 1856 года, принесшего ему славу: в апреле 1861 года цензурный комитет дал согласие на переиздание, правда, «с исключениями и изменениями, предлагаемыми комитетом».
Некрасов в это время уже собирался в деревню, о чем предупредил отца, но задержался, вероятно, для того, чтобы довести издание до успешного конца.
Несмотря на вынужденные купюры, вместо одной книги 1856 года, в 209 страниц, теперь готовятся две части— в 498 страниц. Увеличение объема произошло за счет новых стихов, написанных после 1856 года.
Договорившись с владельцем типографии Эдуардом Працем о порядке и условиях издания, Некрасов со спокойной душой в июне выезжает в Грешнево.
Все складывается как нельзя лучше.
Приехав в деревню, Некрасов принимается за стихи. Такого плодотворного творческого лета еще не было в его жизни!
В собраниях сочинений Некрасова под 1861 годом печатается стихотворение «Свобода». Оно не имеет точной датировки, и его обычно печатают в конце стихов этого года.
Толкуют его по-разному. Одни, выделяя слова: «Знаю, на место сетей крепостных Люди придумали много иных», видят в нем сатиру на реформу. Другие считают, что в нем «отрицательная оценка крестьянской реформы выразилась недостаточно ясно» (II, 667), что в нем чувствуется «либеральный привкус»4. Создается впечатление, что в «Свободе» Некрасов делает шаг назад по сравнению с первоначальной оценкой реформы, о которой вспоминал Чернышевский.
«В тот день, когда было опубликовано решение дела, я вхожу утром в спальную Некрасова... Он лежит на подушке головой, забыв о чае, который стоит на столике подле него. Рука лежит вдоль тела. В правой руке тот печатный лист, на котором обнародовано решение крестьянского дела. На лице выражение печали. Глаза потуплены в грудь. При моем приходе он встрепенулся, поднялся на постели, стискивая лист, бывший у него в руке, с волнением проговорил:
— Так вот что такое «воля!» Вот что такое она!
Он продолжал говорить в таком тоне минуты две...
— А Вы чего же ждали? Давно было ясно, что будет именно это.
— Нет, этого я не ожидал, — отвечал он и стал говорить, что, разумеется, ничего особенного он не ждал, но такое решение дела далеко превзошло его предположения» 5.
Ссылка на Чернышевского стала традиционной. Отрывок этот постоянно приводят, когда идет разговор о стихотворении «Свобода» и вообще об отношении Некрасова к реформе. Причем забывается, что это была первая реакция поэта. Читая манифест, Некрасов прежде всего пытался оценить его с точки зрения интересов мужика. Побеждает в оценке разочарование, неудовлетворенность. И она, эта неудовлетворенность, затмила все остальные чувства и мысли.
Теперь — иная картина. «Свобода», скорее всего,— первое стихотворение грешневского лета 1861 года. Лирические чувства от только что происшедшей встречи с родной землей переполнили сердце поэта6. Уже сама встреча с нею вызывает радость. Вспомним «Деревенские новости», написанные в Грешневе годом ранее:
Вот и Качалов лесок,
Вот и пригорок последний.
Как-то шумлив и легок
Дождь начинается летний...
.......................................................
Скучная пыль улеглась...
Благодарение богу,
Я совершил еще раз
Милую эту дорогу.
Вот уж запасный амбар,
Вот уж и риги... Как сладок
Теплого колоса пар!
— Останови же лошадок!.. (II, 98).
Родииа-мать! по равнинам твоим
Я не езжал еще с чувством таким!
Вижу дитя на руках у родимой,
Сердце волнуется думой любимой
В добрую пору дитя родилось,
Милостив бог! не узнаешь ты слез! (II, 143).
Радость берет верх над всем, разум «отпускает вожжи», сердце увлекается, ударяется в фантазии:
С детства никем не запуган, свободен,
Выберешь дело, к которому годен,
Хочешь — останешься век мужиком,
Сможешь — под небо взовьешься орлом!
Но вот разум вступает в свои права, «вожжи натягиваются»:
В этих фантазиях много ошибок:
Ум человеческий тонок и гибок.
Знаю: на место сетей крепостных
Люди придумали много иных...
И сердце, и разум приходят к общему решению:
Так!., но распутать их легче народу.
Муза! с надеждой приветствуй свободу!
Подобный «диалог» уже встречался у Некрасова в «Поэте и гражданине», только здесь он скрыт и «дискуссирующие» стороны иные.
— радость, сомнения, убежденность, что все-таки будет лучше. Борьбу и смену этих чувств в душе лирического героя и изображает поэт.
Нет необходимости доказывать, что оценка реформы, данная в конце стихотворения, исторически верная. Последняя строка его — «Муза! с надеждой приветствуй свободу!» — передает то общее настроение — радостное, оптимистическое, которым начиналось «грешневское лето» 1861 года.
Реформа «раскрепостила» и Музу поэта, в некотором роде сняла «невольную вину» его перед крестьянами.
«Не могу не сознаться, что даже в последние мои годы, когда я бывал в Грешневе, я чувствовал какую-то неловкость», — писал Некрасов в конце жизни7. До объявления реформы, когда отец продолжал властвовать, эта неловкость, эта «невольная вина» давали себя знать сильнее. Теперь они временно забылись.
На одном листе с набросками «Свободы» К. И. Чуковский обнаружил следующие строки:
Приятно встретиться в столице шумной с другом
Зимой,
Но друга увидать идущего за плугом
В деревне в летний зной
Стократ приятнее (II, 504).
За плугом, надо думать, идет крестьянин. Поэт сравнивает его со столичным другом, и уровень, на который ставится крестьянин, знаменателен.
Приведенные строки говорят о той близости Некрасова к крестьянам, какая установилась к 1861 году. Это — не натяжка. Поэт настойчиво подчеркивает свою близость к ним в целом ряде стихов.
В «Деревенских новостях», написанных годом ранее, приехавшего поэта (лирического героя) обступают крестьяне— «Что ни мужик, то приятель» (здесь и далее на странице курсив мой. — А. Т.) — и пытают вопросом: «Ну говори поскорей, Что ты слыхал про свободу?..»
В найденных К. И. Чуковским строках крестьянин назван другом.
В посвящении поэмы «Коробейники», написанном в 1861 году в Г'решневе, эти два слова сливаются в законченную формулу:
«Другу-приятелю
(Крестьянину деревни Шоды, Костромской губернии)».
В «Крестьянских детях», созданных в том же году в Грешневе, Некрасов снова акцентирует внимание на близости лирического героя-автора к Гавриле, противопоставляет поэта «барину»:
И видно не барин: как ехал с болота,
Так рядом с Гаврилой...
Это противопоставление — в письме, правда, писанном позднее, в 1869 году, — поддерживает сам Гаврила: «Дорогой ты мой боярин Николай Алексеевич... Стосковалось мое ретивое, что давно не вижу тебя, сокола ясного...» и т. д.
Естественное, казалось бы, слово для обращения крестьянина к дворянину — «барин» — заменено «боярином».
О том, что эта замена — не стилизация под фольклор (со словами «ретивое», «сокол ясный» — «боярин» более гармонирует: оно из того же стилевого ряда), а проводилась сознательно, говорит надпись Гаврилы на обороте фотографии, посланной Некрасову: «Христос воскресе! почтенный боярин Николай Алексеевич господин8 Некрасов (курсив мой. — А. Т.). 20 апреля 1869 г. Кострома.
Не побрезгуй на подарочке!
А увидимся опять,
Выпьем мы по доброй чарочке
И отправимся стрелять.
От друга-приятеля крестьянина деревни Шоды Гаврилы Яковлева».
Здесь уже ни о какой стилизации говорить не приходится. Гаврила настойчиво избегает слова «барин», имеющего социальный оттенок, ибо барин в представлении мужика — чужой для него человек, и назвать поэта «барином»— значило обидеть его9.
О демонстративном характере самого посвящения поэмы мужику —
Угодить тебе хочу.
Буду рад, коли понравится,
Не понравится — смолчу. —
говорится давно. Это общеизвестно. И здесь — не простая словесная демонстрация. По свидетельству сестры поэта, Некрасов сразу по окончании «Коробейников» при ней читал их крестьянину Кузьме 10, то есть, следуя духу посвящения, представил свое детище на суд крестьянина, а потом издал поэму специальным дешевым выпуском «Красных книжек», приняв на себя все расходы по печатанию и распространению их среди народа.
Переход к новому этапу в творчестве Некрасова, подготовляемый годами постепенного взаимного сближения его с лучшими, наиболее одаренными представителями народа, завершился. От произведений, адресованных чаще всего к образованной части русского общества— единомышленникам поэта, Некрасов переходит к созданию стихов для народа. И первым таким произведением в закопченном виде стали «Коробейники».
Они были написаны не сразу. Проследим в пределах возможного ход событий.
Документальных сведений о точной дате приезда Некрасова в Грешнево нет. 15 июня Чернышевский в письме Добролюбову, лечащемуся за границей, сообщает об отъезде Некрасова «в деревню до ноября», однако дату отъезда не указывает. Поскольку 11 июня Некрасов уже из Москвы отправил записку своему камердинеру Василию Матвееву, в которой велел захватить забытые вещи, очевидно, из Петербурга он выехал 9 или 10 июня. Приехав в Москву железной дорогой, после 11 июня он на перекладных отправился в Ярославль. В Грешнево прибыл числа 12—15-го.
Как мы уже видели, первым стихотворением, созданным в Грешневе, скорее всего, была «Свобода». Она записана на отдельном листе. Остальные грешневские стихи этого года вписаны в «тетрадь № 4», хранящуюся сейчас в Библиотеке имени В. И. Ленина. Далее мы будем называть ее «грешневской тетрадью».
Обычно стихи с таким непосредственным эмоциональным настроем Некрасов не откладывал, писал сразу. Вспомним историю «Размышлений у парадного подъезда», созданных, по словам А. Я. Панаевой, «часа через два» после увиденной из окна сцены 11. Так же и «Свобода» была закончена в первые дни по приезде.
Одновременно или вслед за нею появились строки:
«Приятно встретиться в столице шумной с другом...».
25 июня Некрасов записал в «грешневскую тетрадь» стихотворение «Похороны», сделав пометку над текстом: «Грешнево, 1861, июнь 22—25». По своему характеру и содержанию это — продолжение «Деревенских новостей», написанных здесь же годом ранее. Только теперь лирический герой-автор где-то «за кулисами», «сцена» же предоставлена безраздельно героям-крестьянам.
Насколько удалось поэту передать их психологию, настроение, их чувства, говорит хотя бы уже то, что в скором времени стихотворение стало народной песней, которая поется и поныне.
Это тоже произведение о народе и для народа.
По всей вероятности, в основе сюжета лежит действительный случай, о котором Некрасов узнал от крестьян.
Бросается в глаза сходство оплакиваемого крестьянами с самим поэтом. Подобно поэту, он был охотником; подобно ему, постоянно по весне приезжал в эти места; был добр, «на спрос отвечать не скучал», его любили ребятишки... И хотя он чужой, его хоронят как родного. По сути дела, он полностью совпадает с тем «лядащим» охотником-другом, которого встречают крестьяне в «Деревенских новостях». Мысль об этом, правда, слишком прямолинейно, уже высказывал А. В. Попов 12
Далее, после «Похорон», наступил перерыв.
«Поработав несколько дней, брат начинал собираться...» на охоту, — вспоминает А. А. Буткевич о деревенской жизни поэта. Так получилось и теперь. Охотился Николай Алексеевич в костромских местах, в пойме реки Костромы, вместе с Гаврилой Яковлевичем Захаровым.
Рассказ о знакомстве их, происшедшем в 1859 или 1860 году, записал в 1902 году Мизенец со слов сына Гаврилы — Ивана: «Некрасов приехал как-то летом в Кострому, остановился в одной из гостиниц на Сусанинской площади и послал лакеев разыскать какого-нибудь охотника для указания мест в Костромской губернии. Один из лакеев увидел на рынке Гаврилу, который нес дупелей по губернаторскому заказу. Лакей сказал Гавриле о Некрасове и передал ему желание «барина» найти охотника. Таврило пришел к поэту, познакомился с ним и обещал показать свои охотничьи места. Сейчас же собрались и поехали на тройках в Шоду. <...;> Дорогой останавливались и охотились по указаниям Гаврилы»13 .
Костромские места очень понравились Некрасову, а больше всего пришелся по душе сам Гаврила — человек исключительно одаренный, прекрасно знающий охоту и чувствующий природу. Будучи неграмотным, Гаврила обладал несомненным поэтическим даром. Некрасов «однажды переходил [с Гаврилой] кладбище, — пишет А. А. Буткевич, — Гаврила рассказывал ему о покойниках, могилы которых обращали на себя внимание брата. Я помню только эпиграфию, произнесенную Гаврилой помещику:
Зимой играл в картишки
В уездном городишке,
А летом жил на воле,
Травил зайчишек груды
И умер пьяный в поле
От водки и простуды»14
Дружба Некрасова с Гаврилой продолжалась долгие годы. К нему и отправился поэт в середине 20-х чисел июня. Охотились менее недели. Вернулся Некрасов в конце месяца и сразу же принялся за стихи.
Первыми появились «Крестьянские дети», озаглавленные сначала «Деревенской комедией». Судя по датировке рукописи, работал над ними поэт с 1 по 14 июля. Очевидно, сюжет стихотворения сложился во время охоты с Гаврилой: его имя называют деревенские ребятишки, разглядывая незадачливого охотника-поэта. «В самом деле, разве можно выдумать форму этой идиллии? Этот сарай с цветами-глазками!» — вспоминает А. А. Буткевич историю стихотворения.
Одновременно с «Крестьянскими детьми», с 7 по 14 июля, Некрасов работал над стихотворением, начинающимся словами «Мы вышли вместе...». «В «грешневской тетради» оно не имеет названия и стоит под тремя звездочками. В конце жизни Некрасов вторично записал это стихотворение по памяти, заметно изменив первые 16 строк и сделав два варианта подзаголовка:
а) «Тургеневу (писано в 1860 году, когда разнесся слух, что Тургенев написал «Отцов и детей» и вывел там Добролюбова)»;
б) «Т-ву (Писано собственно в 1860 году, к которому и относится. Теперь я только поправил начало)» (II, 662).
Поскольку Некрасов восстанавливал стихотворение по памяти спустя 12—15 лет, он мог и не запомнить точно дату написания. Датировка в «грешневской тетради»— «1861, 14 июля. Грешнево» (над текстом) и «7 июля» (под текстом)—убедительно показывает время и место действительного создания его.
В 1913 году В. Е. Евгеньев-Максимов, проанализировав стихотворение, пришел к мысли, что оно адресовано не Тургеневу, а Герцену, так как многие «упреки» поэта более подходят к Герцену.
Хотя в собраниях сочинений Некрасова стихотворение публикуется под заглавием «Тургеневу», спор об адресате его продолжается и поныне.
Стихотворения «Похороны» и «Тургеневу» говорят об одном: меняется настроение Некрасова. Радостное чувство, прозвучавшее в первых строках «Свободы», поблекло. И причины тому есть.
Причины — в жизни деревни: «Суд приехал... допросы... — тошнехонько!» Вот и скажи после этого: «С детства никем не запуган, свободен...». Ведь вся машина самодержавия осталась.
— ни с того ни с сего — взял и написал Некрасов именно здесь, именно сейчас «Мы вышли вместе...». Кому бы это стихотворение ни было адресовано — Тургеневу ли, Герцену ли, смысл один: силы-то раздваиваются! Вчерашние друзья отступили на полпути.
И что же? луч едва блеснул
Сомнительного света,
Молва гласит, что ты задул
Свой факел... ждешь рассвета (И, 121).
Более того — вместо врага они «бьют по своим»:
Щадишь ты важного глупца,
Безвредного ласкаешь
И на идущих до конца
Походы замышляешь... (II, 122).
(В «грешневской тетради» было еще острее: «И на идущих до конца Удары направляешь».)
Нет, так поступать нельзя!
Непримиримый враг цепей
И верный друг народа,
До дна святую чашу пей,
На дне ее — свобода! (II, 122).
В этом стихотворении — общественная, социальная оценка положения, какое сложилось но представлению Некрасова в ту пору в прогрессивном лагере.
Нам сейчас, задним числом, легко раскладывать по полочкам — либералы, революционные демократы... А для Некрасова и Тургенев и Чернышевский — оба были дороги, с обоими его связывала дружба, и разрыв с любым из них причинял боль. Он и теперь не теряет надежды на соединение их в одном строю. Под каким знаменем?
До дна святую чашу пей,
На дне ее — свобода!
Только так! И это делает честь Некрасову-гражданину, Некрасову-поэту. Но ведь за строками стихотворения — невольное воспоминание о недавнем разрыве Некрасова-человека с другом — Тургеневым, а может быть, и отголоски недавно нашумевшего «огаревского дела».15
Все это осталось «за кадром». Некрасов-поэт умеет держать себя в руках. Не только сейчас, но и во всех других случаях он безжалостно подавлял в себе мелкое, частное, личное. Если же личное иногда прорывалось, то приобретало общественное звучание. Так, к примеру, было с «Рыцарем на час», которого не могли читать без слез современники поэта.
И только один раз поэт не сдержался... Впрочем, об этом позднее. Сейчас же заметим: стихотворения «Мы вышли вместе...» и «Похороны» родились в результате раздумий поэта о народной и революционно-демократической сторонах русской жизни — как понимал их Некрасов в это время.
Размышления его продолжаются и дальше. 16 августа в «грешневской тетради» появляется стихотворение «Дума».
Сторона наша убогая,
Выгнать некуда коровушку.
Проклинай житье мещанское
Да почесывай головушку.
Спи, не спи — валяйся по печи,
Каждый день недоедаючи,
Трать задаром силу дюжую,
Недоимки накопляючи.
Уж как нет беды кручиннее
Без работы парню маяться,
А пойдешь куда к хозяевам —
Ни один-то не нуждается!
Эй! возьми меня в работники,
Поработать руки чешутся!
Повели ты в лето жаркое,
Мне пахать пески сыпучие,
Вырубать леса дремучие, —
Только треск стоял бы до неба,
Как деревья бы валилися:
Вместо шапки белым инеем
Мы сознательно приводим это стихотворение почти целиком: в нем — пореформенный Некрасов; от него пойдут и «Мороз, Красный нос», и «Калистрат», и многие другие стихи последующих лет.
Тяжело, но выход и спасение — в труде. Не может не победить народ с таким порывом к труду!
Правда, пока эта убежденность выражается в самой общей форме и, пожалуй, скорее предчувствуется за удалью и широтой жеста героя. Уйдут годы на раздумья п поиски конкретных образов и форм. «В минуты жизни трудные» посетят поэта сомнения. Но всякий раз мотив силы народа, прозвучавший в конце «Думы», будет звучать в его стихах все громче.
Одновременно с «Думой» Некрасов работает над «Коробейниками» — главным произведением этого года. Оно было закончено 25 августа. Время начала работы в рукописях не обозначено. Очевидно, думал о поэме, а быть может, и писал что-то сразу по возвращении из костромских мест, ибо сюжет «привезен» оттуда.
«Однажды на охоте с Гаврилой Некрасов убил бекаса, а Гаврила в тот же момент — другого, так что Некрасов не слыхал выстрела, — вспоминает сын Гаврилы — Иван. — Собака, к его удивлению, принесла ему обоих бекасов. «Как, — спрашивает он Гаврилу, — стрелял я в одного, а убил двух?» По этому поводу Гаврила рассказал ему о двух других бекасах, которые попали одному охотнику под заряд... Этот случаи дал повод для рассказа об убийстве коробейников, которое произошло в Мисковской волости. Другие подробности, например, о Катеринушке, которой приходилось «парня ждать до Покрова», основаны на рассказах Матрены, жены Гаврилы... которая тоже сидела в одиночестве, как и Катеринушка...» 16.
В поэме, в основном, выдержана костромская «топография»: коробейники «в Кострому идут проселками», их окружает типично костромская природа, костромские деревни Мисково (упоминается в черновиках эпиграфа к главе 5-й), Тюньба («Труба»), они вспоминают костромских помещиков-охотников Кашпировых и Зюзиных («Кашпирята с Зюзенятами») и т. п.
Однако в процессе работы над поэмой Некрасов «вплетает» в ее текст названия и детали других мест. Костромское Мисково заменяется ярославской деревней Гогулино (рядом с Грешневом, принадлежала отцу поэта), история Титушки-ткача, отсидевшего безвинно двенадцать лет по ошибке судейских, связывается, видимо, с ярославскими деревнями Спирдово (тоже рядом с Грешневом) и Давыдково (в поэме Спиридово и Давыдово)... 17.
Такой прием творческого использования, переработки и типизации реальных местных названий и примет, начатый еще в «Деревенских новостях», через «Коробейников» перейдет потом в «Кому па Руси жить хорошо», где получит завершенное выражение.
Интересно отметить, что в других стихах Некрасова о деревне, близких и по тематике и по звучанию, созданных в это же время, — «Похороны», «Крестьянские дети», «Мороз, Красный нос», — какие-либо местные «приметы» отсутствуют. Эти два отличные друг от друга приема изображения жизни как бы сосуществуют в творческой лаборатории Некрасова.
«Похороны» и «Коробейники» стали народными песнями.
Судя по всему, Некрасов не предполагал такого перехода. «Коробейники» строились по законам поэмы — с эпиграфами к каждой главе, да и по своим размерам вся поэма никак не могла уложиться в песню. Нет никаких данных и о том, что «Похороны» задуманы как песня.
Так народ распорядился!.. 18.
Есть одна сторона личной жизни Некрасова, которую он поверял своей Музе — его отношение к женщине. При всей традиционности темы и в ней поэт выступает новатором. Широко известен «панаевский цикл» стихов. В нем отразились и радостные и печальные страницы его большой и трудной любви. На «грешневское лето» 1861 года пришлась пора охлаждения, пора разочарования и взаимных обид. Она отразилась в стихотворении «Слезы и нервы», записанном в «грешневскую тетрадь» без датировки.
И эта струна прозвучала в Грешневе. Поистине — плодотворнейшее лето!
«Деревенские новости», «Крестьянские дети», «Похороны», «Коробейники», «Дума» — все они восходят к жизни ярославской и костромской деревни на узком временном отрезке — в два года. А какое разнообразие форм и интонаций: диалог-беседа, драматургическая сценка, воспоминание, дума... И ни одно произведение не походит на другое.
«Крестьянских детях» Некрасов частично возвращается к воспоминаниям детства, да и они окрашены современным поэту восприятием. Все остальные стихи — отклик на злобу дня. Такого строго сфокусированного внимания на современности не было и почти не будет в дальнейшем. Оно и понятно: рушится старая крепостная Россия, поэт зорко всматривается «в место разлома» — все его внимание там.
Процесс только еще начинается. Наблюдение за ним необходимо вести регулярно. Муза настроилась «на деревенский лад» и требует новых и новых впечатлений. Сложился деревенский образ жизни поэта, дающий ему отдых и материал для творчества. Не хватало одного — своего угла, где бы можно было работать спокойно. Некрасов почувствовал это еще в начале года, сразу после объявления крестьянской реформы, и, очевидно, в марте попросил отца поискать усадьбу под Ярославлем.
Отец через сына Федора предложил Грешнево. Об этом мы узнаем из ответного письма Некрасова, отправленного 16 апреля 1861 года.
«Брат Федор говорил мне, что Вы готовы предоставить имение в наше распоряжение. В том-то и дело, что я избегаю всяких распоряжений. Вы знаете, что здесь жизнь моя идет не без тревоги; в деревне я ищу полной свободы и совершенной беспечности, при удобствах, устроенных по моему личному вкусу, хотя бы и с большими тратами. При этих условиях я располагаю из 12-ти месяцев от 6 до 7-ми жить в деревне — и частию заниматься. — Вот почему я ищу непременно усадьбу без крестьян, без процессов и, если можно, без всяких хлопот, то есть, если можно, готовую. На это я могу истратить от 15 до 20 тысяч сер. ... и прошу Вас разузнавать в наших местах...» (X, 449—450).
— «грехи отцов» и воспоминания о тяжелом детстве угнетали его. Реформа только на время ослабила эту неловкость. Да и как быть с отцом? Хотя он перебрался в Ярославль и наезжал в деревню временами, «полной свободы и совершенной беспечности» не получалось.
О материальных возможностях Некрасова к этому времени уже говорилось: «Современник», в который поэт на протяжении четырнадцати лет вкладывал всю свою энергию, свои силы и средства, стал популярнейшим журналом и с лихвой возвращал понесенные ранее расходы. Повое издание стихов тоже обещало солидную сумму. Некрасов мог заплатить за усадьбу «и больше — если будет за что платить» (X, 450).
Получив письмо сына, отец немедленно принялся выполнить его поручение: он всю жизнь крохоборничал, судился с сестрами за каждого мужика, а тут выступить покупателем целой усадьбы (пусть не для себя, а для сына) ему было лестно.
После объявления реформы число продающихся усадеб резко возросло. Многим помещикам, живущим в городе и знающим свои владения часто только по названиям деревень да сумме оброка с них, содержание усадеб, ранее даровое — руками крепостных, теперь стало в тягость.
«По его [Некрасова] просьбе отец его осмотрел несколько продающихся усадеб, и выбор пал на Караби-ху» 19— вспоминает племянник поэта А. Ф. Некрасов.
Видимо, этот предварительный отбор был сделан в апреле — мае и о результатах его, а также о других продающихся усадьбах отец сообщил Некрасову.
Косвенным подтверждением такого предположения служит письмо М. Е. Салтыкова, отправленное 11 мая 1861 года управляющему Ярославской казенной палатой Е. И. Якушкину: «В настоящее время до меня дошли сведения, что в 10 верстах от Ярославля продастся усадьба Шалахово (по Московскому шоссе) г. Кафтырова, бывшая Бёма. Усадьбу эту очень хвалят, но прежде нежели осмотреть ее лично, я желал бы иметь некоторые подробности о ней» 20.
Усадьба Шалахово находилась в трех километрах от Карабихи в сторону Ярославля. Салтыков в это время был деятельным сотрудником «Современника» и узнал о продаже усадьбы, скорее всего, от Некрасова.
Получив сведения от Е. И. Якушкина, Салтыков 7 июля сообщил ему, что осмотр имения поручил брату, и просил Якушкина оказать ему содействие в этом важном для него деле.
Что же касается Некрасова, то он продолжал думать о Карабихе.
Усадьба помещалась на высоком холме, слева от Московского шоссе, — в пятнадцати километрах перед Ярославлем. Ее белые здания в зеленом обрамлении парков были видны издалека. Некрасов, конечно, замечал их и раньше.
Уже подготовленный рекомендациями отца, он заехал в усадьбу по пути в Ярославль и познакомился с ней еще в июне. Возможно, ездил для повторного осмотра из Грешнева.
20 августа 1861 года в письме И. Л. Панаеву, отправленном из Грешнева, Некрасов просит: «Пожалуйста, вели узнать скорее адрес Феофила Матвеевича Толстого (брата Григория Матвеевича) и отправь ему прилагаемое письмо» (X, 456).
21.
Через месяц после отъезда поэта в Петербург, 25 сентября, отец пишет ему: «Относительно Карабихи Анна Алексеевна взяла копию с плана правой стороны, рассмотревши его, что напишет (напишешь?), то и буду делать»22
7 декабря 1861 года Некрасов сообщает отцу: «Я купил Карабиху, купчую нельзя сделать ранее мая, теперь же имеется контракт, с которого копию вручит Вам Николай. Заплатил я дорого, но не жалею, потому что покупаю не для дохода, а для собственного проживания летом...» (X, 463—464).
Примечания.
—1953 (ссылки на них даются внутри текста; римскими цифрами обозначается том, арабскими — страницы) .
3. Лит. наследство. № 49—50. Н. А. Некрасов. М.: Изд-во АН СССР, 1949, т. I, с. 176.
4. Евгеньев-Максияов В. Е. Творческий путь Н. А. Некрасова. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1953, с. 118.
5. Чернышевский II. Г. Поли. собр. соч. М.: ГИХЛ, 1939, с. I, с. 747.
6, Из грешиевскнх стихов 1861 года в «Свободе» ярче всего выразился первый душевный порыв. На таком же лирическом настрое (правда, с различными оттенками) будут потом создаваться «Возвращение», «Начало поэмы» и некоторые другие стихи, возникшие но дороге или сразу но прибытии в Карабиху. О них — речь впереди.
—50, Н. А. Некрасов, т. I, с. 144.
8. Слово «господин» не должно нас смущать. В ту пору в подобных случаях это -— внесоциальная, обычная форма обращения.
10. См.: Лит. наследство, № 49—50, Н. А. Некрасов, т. I, с. 177.
11. Эти «часа два» нельзя понимать буквально. «Часа через два» был написан какой-то фрагмент, скорее всего — описание сцены у подъезда. При всей гениальности Некрасова доработка стихотворения потребовала не один день.
«Карабиха»№ 20/21.
13. Н. А. Некрасов в воспоминаниях современников. М.: Худож. лит., 1971, с. 409.
14. Лит. наследство, № 49—50, Н. А. Некрасов, т. I, с. 178.
15. См.: Дементьев А. Г. «Огаревское дело». — Русская литература, 1974, № 4, с. 127—143; Бессонов Б. Л. К истории огаревского дела». — Русская литература, 1978, № 3, с. 139—144.
16. Н. А. Некрасов в воспоминаниях современников, с. 410.
18. Интересно, что «Песню убогого странника» из «Коробейников» народ не принял, а пост начало поэмы.
В 1934 году Ф. Шаляпин исполнил «Песню убогого странника» в сопровождении хора для записи на пластинку. В конце XIX—начале XX веков некоторые деревенские книгочеи пели на мотив «Коробушки» всю поэму. И в том и в другом случае это еще не фольклор: музыку для «Песни убогого странника» написал в 1913 году Н. А. Маныкин-Невструев, а деревенские певцы-книгочеи, «открыв» для себя связь «Коробушки» с поэмой, вернулись к книге, начали путь народа уже по второму разу — см.: Твардовский А. О литературе. М.: Современник, 1973, с. 8 (об исполнении на мотив «Коробушки» всей поэмы его отцом).
20. Салтыков-Щедрин М. Е. Поли. собр. соч. М.: ГИХЛ, 1937, т. 18, с. 158.
—50, с. 479—487), в чем-то не удовлетворило Некрасова. 15 августа 1862 года А. А. Потехин, управляющий имениями Голицыных, писал Некрасову: «Вы будете теперь иметь дело не с Толстым, а с Николаем Павловичем Игнатьевым, человеком, как Вам известно, хорошим». Окончание переговоров и оформление купчей велось через А. А. Потехина.
22. ИРЛ И, ф. 203, № 67, лл. 19—20.