Последняя смерть. Анализ
В 1828 г. в альманахе «Северные цветы» (издание Пушкина и Дельвига) появилось стихотворение Баратынского под выразительным заглавием «Последняя смерть». Позднее, анализируя это стихотворение, Белинский назовет его «апофеозой» всей поэзии Баратынского.
Композиционно стихотворение делится на 3 части – три видения предстают перед автором, усиливая ужасающие картины гибели всего живого, как естественный результат владычества техники. Три видения – три исторические эпохи дальнейшего развития человечества. Первая – захватывает своим величием:
Сначала мир явил мне дивный сад;
Везде искусств, обилия приметы;
Близ веси весь и подле града град,
Везде дворцы, театры, водометы.
Но своим расцветом эта эпоха «светлого мира» обязана подчинению природных стихий – происходит разрыв между человеком и природой:
Везде народ, и хитрый свой закон
Стихии все признать заставил он.
Уж он морей мятежные пучины
На островах искусственных селил,
Уж рассекал небесные равнины...
Подчинив себе «небесные стихии», заставив служить и «ветры, дожди, жары и холода», уничтожив голод, человек нарушил незримый баланс, всегда существующий в природе:
... и хищный зверь исчез
И в бездне вод, сраженной человеком.
Но по-прежнему все кажется незыблемым в этом царстве разума, кипучей и бурлящей жизненной силы:
Все на земле движением дышало,
Все на земле как будто ликовало.
Проходят века, и наступает другая эпоха. Неузнаваемо изменилось человечество – исчезли и мысли и страсти, исчезли земные желания, наступило царство неограниченной фантазии:
Фантазия взяла их бытие,
И умственной природе уступила
Телесная природа между них:
Их в эмпирей и в хаос уносила
Живая мысль на крылиях своих...
Люди сами себя обрекли на полное исчезновение, на вымирание:
Но по земле с трудом они ступали,
И браки их бесплодно пребывали.
Третья эпоха – эпоха разрушения и смерти:
Последние семейства истлевали;
В развалинах стояли города...
Кажется, что время повернуло вспять:
И в дикую порфиру древних лет:
Державная природа облачилась.
Величествен и грустен был позор
Пустынных вод, лесов, долин и гор.
По-прежнему, животворя природу,
На небосклон светило дня взошло,
Но на земле ничто его восходу
Произвести привета не могло.
Один туман над ней, синея, вился
И жертвою чистительной дымился.
Неограниченное господство разума, технические достижения эпохи «просвещения» готовят человечество к «последнней смерти», так как они нарушают извечную гармонию в сложившихся и установившихся отношениях человека и природы, убежден Баратынский. Невозможна, немыслима гармония между духовной жизнью общества и техническим прогрессом (как несовместимы интересы духовные и интересы материальные). «Жизнь как добыча смерти, разум как враг чувства, истина как губитель счастия» – вот откуда проистекает элегический тон поэзии Баратынского. В этом стихотворении с особой силой проявился «антипросветительский скептицизм Баратынского, – подчеркивает И. М. Семенко, – и он вдвойне скептик и по отношению к идеалам любомудров».
Может быть, не случайно среди повторяющихся элегических мотивов поэзии Баратынского 1830–1840-х гг. звучит тоска по прекрасному, по слиянию души поэта с миром природы:
Что с нею, что с моею душой?
С ручьем она ручей
И с птичкой птичка! с ним журчит,
Летает в небе с ней!
Затем так радует ее
И солнце и весна!
Ликует ли, как дочь стихий,
На пире их она?
Что нужды! счастлив, кто на нем
Кого далеко от нее
Он, дивный, унесет!
«Весна, весна», 1834
Минуты радостного общения с миром природы поэт предпочитает соблазнам мирской суеты, славе, даже «мечтаньям свободы».
Примечания
1 Эти мысли о вражде прогресса и духовной жизни Баратынский выскажет и в своем стихотворении «Приметы» (1839):
Пока человек естества не пытал
Горнилом, весами и мерой,
Но детски вещаньям природы внимал
Покуда природу любил он, она
Любовью ему отвечала.
Человечество процветало – человек и природа были едины:
О нем дружелюбной заботы полна
Но случилось непоправимое; поскольку человек:
Но, чувство презрев, он доверил уму;
Вдался в суету изысканий...
И сердце природы закрылось ему,