Жанр элегии в творчестве Батюшкова
События 1808–1809 гг., а особенно Отечественная война 1812 г. и заграничные походы 1813–1814-х гг. нашли свое отражение во многих произведениях Батюшкова, расширив жанровый диапазон его творчества, наполнив его новым идейно-тематическим содержанием. С наибольшей полнотой талант Батюшкова раскрывается в тех жанрах, где можно всесторонне и глубже показать жизнь человека, его душевные переживания.
Батюшков не стремится к тем жанрам, которые связывали бы его определенными формальными рамками (например, к сонету, который так расцветет под пером А. А. Дельвига). Элегия – главный и, пожалуй, любимый поэтический жанр Батюшкова, и в своем творчестве он возрождает этот некогда популярный жанр.
В русской поэзии элегии появляются в 30-х гг. XVIII века. Родоначальник этого лирического жанра В. К. Тредьяковский обратился лишь к двум мотивам античной элегии: «законной любви» и «смерти близкого человека», изложенным всегда «скорбною и печальною речью». В свою очередь А. П. Сумароков еще более сузил рамки элегии, сведя ее к воспеванию любовных горестей. И вместе с тем А. П. Сумароков еще ранее других в русской поэзии заговорил в своих лирических произведениях о человеческих переживаниях, простых повседневных чувствах. В 1760-х гг. элегия становится модным жанром. К ней обращаются А. Ржевкий, А. Нартов, П. Потемкин, Ф. Козельский и др. Постепенно элегию заполняют штампы, постоянные мотивы и ситуации: разлука, неразделенная любовь, всевозможные препятствия между влюбленным и т. д.
Развитие русской элегии XVIII в. – это постоянный процесс ее непрерывного движения к сближению, и, порою, «перемещению» с близкими лирическими, а, иногда, и дидактическими жанрами, что не могло не нарушить специфики элегии, и, наконец, привело к ее своеобразному «падению». Но исчезнуть жанр элегии не мог. И дело не только в том, что элегия время от времени появлялась на страницах русских журналов конца XVIII века. Элегические мотивы свойственны и «зачинателю» русского предромантизма М. Н. Муравьеву; проникают они и в одическую поэзию Державина («Водопад»); в прозу и поэзию Карамзина. Элегия продолжала свое существование и внутри родственных ей жанров: дружеского послания, идиллии, эклоги.
Подлинный расцвет жанра элегии – первые десятилетия XIX века. Именно в это время расширяются жанровые границы содержания элегии, но в плане преемственности, а не противопоставления сложившихся традиций элегической лирики новым тенденциям ее развития. В новой элегии преобладает чувство. Возрастание субъективного пафоса в элегии 1810-х гг. осуществлялось за счет внутреннего мира лирического героя. Но в элегиях Батюшкова мы находим и чувство и размышления. Перед читателем было не просто собрание разноплановых элегий, а своеобразный дневник поэта, «история его страстей», чувств и размышлений. Грустное содержание продолжало доминировать и в новой элегии, но оно наполнялось общими мотивами.
Сам Батюшков обратился к жанру элегии еще в 1804 г.: «Как счастье медленно проходит» (вольный перевод из Э. Парни). Батюшкову было глубоко свойственно чувство разлада между идеальной мечтой и реальной действительностью. Но если в ранний период его гедонизм своеобразно соединялся со скептицизмом, то в лирике, начиная с 1812 г., все отчетливее звучит разочарованность поэта в гармоничности и «разумности» человека. В эти годы поэт переживает глубокий душевный кризис. В пределах элегий «нового» Батюшкова «формируются философско-поэтические мотивы, которые противостоят гедоническому рационализму».
«Таврида», «Мой гений», «Разлука», «Воспоминание».
Мой Гений
О память сердца! ты сильней
Рассудка памяти печальной
И часто сладостью своей
Я помню голос милых слов,
Я помню очи голубые,
Я помню локоны златые
Небрежно вьющихся власов.
Я помню весь наряд простой,
И образ милый, незабвенной
Повсюду странствует со мной.
Хранитель гений мой – любовью
Засну ль? Приникнет к изголовью
И усладит печальный сон.
<1815>
Прекрасно авторское чувство, прекрасна любовь поэта – сколько в ней нежности, легкой грусти и душевного страдания – а за этим сама жизнь. Элегия чудесна, может быть, и потому, что адресована не мифическим Хлое, Аглае или Филисе, а бывшей невесте Батюшкова.
«П» – «С»). Аллитерация следующих 4 строк более нежная («с» – «л»). Ритм стиха поддерживается многократной анафорой (начальным повтором): «Я помню». «Я – мой – моей – меня» – поддерживают динамику развития авторского чувства. Обращает внимание ударное «о» (начиная со второй строфы) и особые, как бы «захватывающие» рифмы: «СЛОВ – вЛаСОВ», «ОН – сОН»).