«Элегический цикл». «Элегия VIII». Анализ
Написанные в 1814–1817 гг. девять элегий Дениса Давыдова составляют тематически обозначенный цикл, своеобразный поэтический «дневник» лирического чувства от момента возникновения до угасания. Хотя элегии и открывают сборник стихотворений Дениса Давыдова, изданный в 1832 г., это скорее дань сложившейся традиции (элегиями открывают свои поэтические сборники Батюшков и Пушкин). Сам Денис Давыдов был о своих элегиях невысокого мнения. В 1832 г., он, уже известный поэт, признавался: «Вся гусарщина моя хороша… но элегии слишком пахнут старинной выделкой, задавлены эпитетами, и краски их суть краски фаянсовые…»
Но даже в этих элегиях – наиболее подражательных стихотворениях во всем творчестве поэта-партизана – чувствуется и самобытное начало. Герой Давыдова представлен в элегии «робким пленником» прекрасной дамы, он стремится забыть «мечты завоеваний», но он все тот же отважный гусар, для которого:
Первый долг мой, долг священный –
Вновь за родину восстать!
«Элегия IV», 1817
Мой жребий пасть в боях
Мечом победы пораженным…
…
Так! Я паду в стране чужой,
Далеко родины, изгнанником невинным:
Никто не окропит холодный труп слезой…
И разбросает ветр мой прах с песком пустынным!
«Элегия VII», 1817
Перед нами типичная элегия 1810-х годов. «Предвидение» и ожидание близкой смерти, сетования на жизнь, – характерные черты традиционной элегии того времени.
От предыдущих элегий резко отличается «Элегия» VIII (1817):
О, пощади! Зачем волшебство ласк и слов,
Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокой,
С плеч белых и с груди высокой?
О, пощади! Я гибну без того,
Я замираю, я немею.
При легком шорохе прихода твоего;
Но ты вошла… и дрожь любви,
И смерть, и жизнь, и бешенство желанья
Бегут по вспыхнувшей крови
И разрывается дыханье!
Язык безмолвствует… одни мечты и грезы,
И мука сладкая, и восхищенья слезы…
И взор впился в твои красы,
Как жадная пчела в листок весенней розы.
«элегичен», если вспомнить классические каноны жанра элегии, он принадлежит скорее ораторскому стилю. И эта ораторская интонация постепенно нарастает. Лирическая тема «возлюбленной» строится на анафорических повторах («О пощади!», «Зачем»). Портрет героини лишен конкретности, он возникает в восхищенном созерцании поэта, возникает отраженно, в нем нет никаких описаний, ни одной конкретно узнаваемой черты, в нем – те чувства, что переживает сам поэт.
В этой «элегии» поражает эмоциональный накал чувств, бьющая через край энергия. Если любовь – то настоящий «огонь», если страсть – то подлинное «пламя». И этот «огонь» принадлежит лирическому герою этой элегии, который ничем не напоминает унылого, мечтательного, нерешительного героя обычной «унылой элегии», с тоской и обреченностью ожидающего близкой смерти. Лирический герой Дениса Давыдова – страстен (и это в элегии!). В присутствии «возлюбленной» он резко меняется: «я гибну», я замираю, я немею», «цепенею» – так тонко поэт передает все оттенки переживаемых героем чувств. Любовь для него:
И смерть, и жизнь, и бешенство желанья
Бегут по вспыхнувшей крови
И разрывается дыханье!
«дрожь любви») ни в коей мере не распространяются «те этические и эстетические запреты, которыми ограничена сфера чувств и поведения «унылого» элегического героя», – тонко заметил В. Э. Вацуро.