Судьба России и мир русской жизни в лирике Майкова
Еще при жизни поэта в критике установилось мнение о том, что основная черта его творчества – эстетизм. Поэзия Майкова, по словам известного критика С. С. Дудышкина, «это поэзия без отношения к современной эпохе». Она «идеализирует действительность, облекает ее в художественные формы, нисколько не стараясь вникнуть в смысл этой действительности». Позднее этот взгляд на поэзию Майкова обобщил философ и писатель Серебряного века Д. С. Мережковский. В своей статье, посвященной поэту, Д. С. Мережковский писал: «Жизнь Майкова – светлая и тихая жизнь артиста – как будто не наших времен. <...> Счастье сделало Майкова односторонним. Он уединился в нем – в своем вечно светлом художественном Элизиуме, и был навеки отторгнут от современной жизни». Но это представление не охватывает всей глубины и сложности картины мира, нарисованной Майковым. Действительно, многие стихотворения поэта кажутся навеянными полотнами Венецианова: те же идиллические картины мирного труда на фоне гармоничной и прекрасной природы. Несомненно, что это видение мира отражало принципиальную позицию поэта. Не случайно, полемизируя с Некрасовым, воспевшим Музу – «печальную спутницу печальных бедняков», Майков в ответном стихотворении рисует тот мир русской жизни, который, по его убеждению, должен воспевать истинный поэт. Это – тоже трудовая крестьянская жизнь, но как она непохожа на некрасовские картины и как она далека от подлинной жизни, трагической и скорбной:
Склони усталый взор к природе.
Смотри, как чудно здесь в глуши:
Идет обрывом лес зеленый,
Уже румянит осень клены,
А ельник зелен и тенист;
Осинник желтый бьет тревогу;
Осыпался с березы лист
И как ковром устлал дорогу <...>
Вон-вон скрыпит тяжелый воз:
Везут зерно. Клячонку гонит
Крестьянин, на возу дитя,
И деда страхом тешит внучка,
А, хвост пушистый опустя,
Вдруг с лаем суетится жучка,
И звонко в сумраке лесном
Веселый лай летит кругом.
видится гармония и красота, свой высокий смысл. Нарисовав эту идиллическую картину, Майков, обращаясь к поэту-современнику, в сущности, формулирует закон поэтического творчества:
Поэт! Ты слышишь эти звуки...
Долой броню! Во прах копье!
Здесь достояние твое! <...>
И средь душевной полноты
Иную Музу слышишь ты.
В ней нет болезненного стона,
Нет на руках ее цепей.
Церера, пышная Помона
Ее зовут сестрой своей <...>
Здесь отчетливо выразились эстетические взгляды Майкова, объясняющие и пафос его поэзии: художник не должен стоять в стороне от реальной жизни, но его задача – живописать прекрасное в этой жизни, гармонию и красоту бытия. «Сестрой» Музы должна быть не страдалица, не жертва социальной несправедливости, издающая «болезненные стоны» (эта деталь явно указывает на известное некрасовское стихотворение «Вчерашний день, часу в шестом», где сестрой Музы была названа крестьянка, наказанная кнутом), а богиня плодородия – Церера, символ богатства и плодородия.
Подобные стихотворения Майкова позволили исследователям его творчества сказать о том, что «выход к подлинно значительным обобщениям, к трагедийности, истоком которой является осмысление коренных исторических и социальных конфликтов», был закрыт для поэта. Но, даже если согласиться с тем, что интерес к судьбе России, ее прошлому и настоящему был для Майкова только «житейскими думами», нельзя не признать серьезность и глубину этих раздумий. Одно из замечательных стихотворений Майкова, где нашли воплощения противоречия русской жизни, где выразилось авторское понимание российской судьбы, – «Поля». Читая и сейчас стихотворение «Поля», легко понять всеобщие воодушевление и восторг, которые оно вызвало в свое время. Стихотворение начинается как пейзажная зарисовка или «дорожные раздумья». Проезжая в телеге по дороге, лирический герой поражен необозримостью полей:
Я еду день, я еду два –
И все поля кругом, поля!
Мелькнет жилье, мелькнет едва,
А там поля, опять поля…
А там поля, опять поля!
Лирический сюжет – встреча и разговор с бывшим лакеем князя Б. Рассказ дворового о прежней и настоящей жизни господ настраивает думы рассказчика на новый лад. Выгнанный из-за старости, слуга не жалуется на господ: жалеет их. Поистине безрадостную картину помещичьей жизни после отмены крепостного права рисует старый слуга:
<...> И тут старик
Повел рассказ, как врозь идет
Весь княжий двор: шалит мужик,
Заброшен сахарный завод,
Следа уж нет оранжерей,
Охота, птичник и пруды,
И все забавы для гостей,
И карусели, и сады –
Все в запущеньи, все гниет... <...>
«Да, вспомянешь про старину! –
Он заключил. – Был склад да лад!
Э, ну их с волей! Право, ну!
Да что она – один разврат!
Один разврат!» – он повторял...
Отживший мир в его лице,
Казалось, силы напрягал,
Как пламя, вспыхнуть при конце...
Никто не вступает в спор со стариком – ни герой-путешественник, ни молодой ямщик. Но на сетование старого дворового о молодых, которые не знают, «чего хотят» и «куда глядят», ямщик отвечает буйным свистом, от которого «тройка ринулась вперед». Описанием этой яростной скачущей тройки и завершается стихотворение:
Вперед – в пространство без конца!
– не внемля ничему!
То был ответ ли молодца,
И кони ль вторили ему, –
Но мы неслись, как от волков,
Как из-под тучи грозовой,
Как бы мучителей-бесов
Погоню слыша за собой... <...>
Неслись… «Куда ж те дьявол мчит!» –
Вдруг сорвалось у старика.
А тот летит, лишь вдаль глядит,
А даль-то, даль – как широка!..
Глубоко символическая сцена завершает стихотворение: телега, запряженная тройкой лошадей, превращается в символ новой России. Повторение слова «неслись» еще более подчеркивает стремительность, неостановимость движения. Но само описание, наполненное скрытыми цитатами, пушкинскими и гоголевскими образами, исполнено сложности и противоречия. Так, образ тройки, преследуемой «мучителями-бесами», восходит к пушкинскому стихотворению 1830 г. «Бесы», в котором исследователи усматривали «итог горьких раздумий Пушкина о путях современной ему России». Лирический сюжет пушкинского стихотворения – это переживания путника, сбившегося с дороги в зимних полях России и испытывающего страх перед кружащими над ним «рой за роем» бесами. Д. Д. Благой справедливо писал о «теме безысходности, пронизывающей все стихотворение», о его «надрывном пессимизме» . «Все сущее предстает как некий вихрь мировой бессмыслицы», – утверждал исследователь, видя отчетливые параллели между пушкинским стихотворением и сценами из дантовского «Ада». Особенную роль в пушкинском стихотворении играет образ зимы. По мнению Д. Д. Благого, глубокий философский смысл стихотворения можно увидеть, если рассматривать его в контексте других «зимних» стихотворений Пушкина, т. е. стихотворений, «объединяемых темой русской зимы и образующих как бы некий «зимний» цикл». Зима в творчестве Пушкина «предстает как некая специфически национальная черта русской природы, находящаяся в гармоническом соответствии с «русской душой», русским народно-национальным характером». В «Бесах» это – «русская зима, которая обернулась непроглядной вьюгой, занесла не только все пути, но и все следы к ним».
– временем сбора урожая. Русское поле становится не символом бездорожья, а символом благоденствия, вознагражденного труда. Но автор не идеализирует настоящее. Не случайно и возникает образ мучителей-бесов. Смысл этого образа исследователи истолковывают как «тревоживший сознание поэта призрак новых, буржуазно-крепостнических форм жизнеустройства, проникавших во все поры русской жизни после реформы 1861 года». Но в стихотворении нет безысходного пессимизма. И хотя ответа на вопрос: куда же стремительно несется Русь? – автор не дает, сам пафос стихотворения рождает мысль о том, что скачка – признак полноты таящихся в России, в русском народе сил.
Картина стремительного бега-полета России в будущее не была следствием беспочвенных мечтаний Майкова. Одно из глубоких убеждений поэта заключалось в том, что у каждого народа есть своя «идея» и «тайна», как писал он в стихотворении «Ф. И. Тютчеву». Задача каждого истинного гражданина, болеющего о судьбах Родины, – понять эту «идею» и «тайну», и только тогда ясен будет «и настоящий миг, и тайные грядущего обеты». Как заклинание, звучат в стихотворении, посвященном Ф. И. Тютчеву, слова старого поэта, обращенные к современникам:
Поймите лишь, каких носители вы сил, –
И путь осветится, и все падут сомненья,
И дастся вам само, что жребий вам судил!
«высокие точки зрения на жизнь и мир, Россию и ее судьбы в прошлом, настоящем и будущем». Художник, по мнению Майкова, должен «рассматривать каждый факт как историческое явление». Это убеждение определило и восприятие Майковым творчества других его поэтов-современников. Так, например, Майков писал о Некрасове: «Некрасов ближе всех был к почве, но смотрел на нее с точки зрения сегодня, без исторических корней, видел русского мужика до освобождения, а не видал России в ее тысячелетнем существовании, словом, не знал истории. Это иностранец, приехавший в Россию и пишущий стихотворения о бедных мужиках. Он мне напоминает появляющиеся теперь истории России, где описываются бедствия народа, но не сказано умышленно, во имя чего он страдал и что утешало его в страдании, т. е. страдал во имя государства, каким дорожил по инстинкту, как средством своего сохранения, и утешался в религии…». Такое же представление о русском народе, «что пронес / Сквозь всяческих невзгод им созданное царство / И всем, всем жертвовал во имя государства, / Жива ибо церковь в нем, а в ней господь Христос...», нашло воплощение и в поэзии Майкова.
В 1850-е гг. Майков сблизился с «молодой редакцией» журнала «Москвитянин», издаваемого М. Погодиным и объединявшего славянофилов. Не разделяя многие убеждения славянофилов, Майков был близок им своим интересом к русской истории и к национальным проблемам, отчасти – пониманием назначения русского народа. В его известном стихотворении «Клермонтский собор» представление о русской миссии, миссии русского народа на земле– события эпохи татаро-монгольского ига и начавшуюся Крымскую войну, когда «христианская» Россия выступила против «мусульманской» Турции, – Майков создает образ русских людей-крестоносцев, чья цель извечно состояла в защите христианского мира:
Мы – крестоносцы от начала!
Орда рвала нас по клочкам,
Нас жгла, – но лучше смерть, чем срам;
Страдальцев кровью возрастала
И, верная себе, идет
В обетованный свой поход.
Но русский народ – не воины-завоеватели, они строители дивного храма, который призван объединить все христианские государства:
Мы не пришельцы – зиждем храм,
На необъятное пространство
Фундамент вывели; пред ним
Бледнеют древние державы, –
И новых сил, и новой славы
Докончить храм – в нас есть отвага,
В нас вера есть, в нас сила есть,
Все для него земные блага
Готовы в жертву мы принесть...
Свершить, что Запад начинал;
Что нас отныне Бог избрал
Творить Его святую волю <...>
Эта миссия – утверждать в мире «бессмертье, славу и добро» мыслится и как будущее русского народа. Ту же идею Майков утверждает и в других своих стихотворениях. Так, стихотворение «Завет старины» он назвал своею «молитвою» и особенно ценил в ней две последних строфы, где отчетливо выражена мысль о главной «идее» России – хранительнице Божьей правды. Назначение России – «в вождях своих сияя / Сил духовных полнотой, / Богоносица святая, / Мир вела ты на собой / В свет – к свободе бесконечной / Из-под рабства суеты, / На исканье правды вечной / И душевной красоты...» «Я счастлив от двух последних стихов <...>, – писал Майков в одном из писем. – Ведь это то, что искала Русь православная, в особенности наша, великороссийская».