Тема поэта и поэзии
Вдохновение – божественный дар, Муза – неземная гостья – представления, которые составляют основу майковского понимания поэзии. Муза – не нисходит к поэту, она – не обитает на Земле, лишь изредка в видениях она является истинному поэту. Венок из земных цветов – даже прекраснейших роз может лишь оскорбить богиню, «полную горних дум и грезы», «в вечность глянувшей»:
Ее венок – неосязаем!
Что за цветы в нем – мы не знаем,
Но не цветы они земли,
А разве – долов лучезарных,
Что нам сквозят в ночах полярных
В недосягаемой дали!
И для поэта земное бытие – чуждо, как чужды ему и устремления «толпы». «Мы принадлежим к царству, которое не от мира сего, – утверждал Майков. – Царство толпы меняется, подчиненное моде и времени, а наше – вечное». Своего поэта Майков уподобляет – пустыннику («Пустынник», 1883) или отшельнику, чья душа устремлена к вечному. Портрет своего поэта Майков создает в стихотворении «Моему издателю (А. Ф. Марксу)»:
Он – жил в самом себе; писал лишь для себя
Без всяких помыслов о славе в настоящем,
О славе в будущем... Лишь Красоту любя,
Искал лишь Вечное в явленье преходящем
Отшельник – что же он для света может дать!
Один из образов, точно передающих суть поэтического вдохновения для Майкова, – сев: вдохновение – это небесное семя, брошенное в хаос, в земной мир и чутко воспринятое душой художника:
Вдохновенье – дуновенье
Духа Божья!.. Пронеслось –
И бессмертного творенья
Семя бросило в хаос.
Вмиг поэт душой воспрянет
И подхватит на лету,
В медном образе – мечту!
Поэт уподобляется Майковым не сеятелю, разбрасывающему семена, а их хранителю, лелеющему семена, подобно матери, нежно берегущей сон детей. Но прорастание семян-мыслей и их расцвет – не зависят от воли поэта: для того чтобы выйти на свет, им нужен знак свыше – «удар молнии»:
Есть мысли тайные в душевной глубине;
Поэт уж в первую минуту их рожденья
В них чует семена грядущего творенья.
Они как будто спят и зреют в тихом сне,
И ждут мгновения, чьего-то ждут лишь знака,
Удара молнии, чтоб вырваться из мрака...
И сходишь к ним порой украдкой и тайком,
Стоишь, любуешься таинственным их сном,
Как мать, стоящая с заботою безмолвной
Над спящими детьми, в светлице, тайны полной...
Мысль поэта уподобляется семени, которое «зреет и растет», пускает корни, но питаться корни должны не земными впечатлениями, а «вечным». И только устремленность к вечному, служение вечному позволяет художнику занять свое место в земной жизни – быть «выше века» («Не отставай от века» – лозунг лживый», 1889).
Майков не стремится отрицать того, что земные страдания и радости должны быть предметом поэзии. Нет, «душевные муки», глубоко запрятанные в «недрах души заповедных» страдания и переживания рождают стихи, но истинный поэт – тот, кто, подобно Пушкину, «земное все – восторги, страсти, муки» – преображает «в небесное» («Перечитывая Пушкина»). В глубоко личном стихотворении, рассказывая о том, как страдание рождает поэтические слова, как горе преображается в поэзию, Майков использует древнейшую метафору творчества: поэт-кузнец («Вчера – и в самый миг разлуки», 1889). Поэт – кузнец, материалом его творения становятся душевные страдания, но творит он из душевных мук царское украшение – венец:
Вчера – и в самый миг разлуки
Я вдруг обмолвился стихом –
Исчезли слезы, стихли муки,
И точно солнечным лучом
И близь, и даль озолотило...
Но не кори меня, мой друг!
Венец свой творческая сила
Кует лишь из душевных мук!
Глубоким выхвачен он горем
Из недр души заповедных,
Под грохот бури, – этот стих!
Вдохновение – мгновенное яркое озарение, позволяющее проникнуть и в смысл вещей, и в глубины духа, но миг просветления – краток: и вновь «обычной жизни ночь» задергивает перед поэтом «томный полог» («Художнику», 1881).
Отметим и такую деталь в майковских размышлениях о назначении поэзии свод и землю. Но, характерно, что сам процесс творчества не мыслится как стихия, он уподобляется бережному воспитанию, позволяющему превратить нежного и беспомощного ребенка – поэтическое слово в мужественного рыцаря в «золотых латах»:
Свершай служенье муз в священной тишине.
Пускай рождения гармонии высокой,
Рождения стиха не узрит смертных око.
Ты сам, творец, прими дитя свое, свой стих;
Уж мужем, не дитей, введи в арену мира.
Так зреет молния на пажитях эфира,
Во чреве грозных туч: их огнь мутит и мчит,
Но грянули, и вот, стрельчатая летит,
И режет небеса, и море обагряет.
Нельзя не увидеть в майковских размышлениях о поэзии все той же неуклонной цели, к которой устремлены все помыслы поэта, – искание Света. Свет – высший идеал для поэта, который он стремился провидеть в красоте природы, в женской красоте, в исканиях русского народа. Истинная цель поэта заключается, по Майкову, в том, чтобы «хранить огонь своей лампады» и дать людям, возжаждавшим Истины и света, источник для них.