Образ поэта
Уже в одном из ранних своих стихотворений «Освобождение скальда» (1823) (отметим здесь характерный подзаголовок «скандинавская повесть») Веневитинов рисует образ сильного и независимого певца. Юный скальд в стихотворении Веневитинова – мужественный и гордый боец, сумевший отстоять свою честь и в справедливом поединке убивший оскорбившего его человека. Создавая образ Эгила, скальда, Веневитинов использует интересную антитезу: «мощный певец», но славный своим «сладкозвучным пением». Та же антитеза и в описании его любимого инструмента – арфы («верная арфа, подруга печали») – «нежное арфы звучанье», «гармония струн» – и тут же: «Греми же, греми!» Получив разрешенье сыграть перед смертью в последний раз, Эгил потрясает всех своим мастерством. Армин, пославший его на казнь, покорен чудесной силой поэтического таланта:
Он пел – и во мне гнев ужасный погас.
Он пел – и жестокое сердце потряс.
Он пел – и его сладкозвучное пенье,
Казалось, мою утоляло печаль.
И эта многократная анафора «Он пел» как бы подчеркивает и усиливает восхищение толпы этой «прелестной гармонией» песни скальда:
Армин при гармонии струн онемел...
И целый народ стал в немом ожиданье.
В этом юношеском стихотворении еще очень много условных формул («хладная гробница», «небесная лазурь», «чаша круговая»), славянизмы (длани, персты, град, десница, чертоги). Оставаясь чужд одическим принципам, Веневитинов смело вставляет в свое стихотворение архаичные обороты, что как бы воскрешает высокий стиль оды: «молоньи зубчатыя блеск в небесах», «ввергнуть в темницу», «воззрив на Эгила с свирепостью взора», а также инверсию («и медленно в поле исчез глас печали», «темницы чугунная дверь заперлась»), просторечие («окрест»). А Перун (славянское божество), Аврора и Борей (греческая мифология) мирно сосуществуют в «Скандинавской повести».
Но уже в этом раннем стихотворении Веневитинов скажет: «Свободен певец». И это слово «свобода» несет как бы двойную нагрузку. Эгила не только освобождают. В словах Армина: «Иди. Ты свободен, волшебный певец» – поэту предоставляется право идти собственной дорогой.
Скальд помилован, но он «проклял свой меч». «Волшебная сила» в чудесном даре певца творить, а не убивать.
Творчество Д. В. Веневитинова нужно рассматривать, исходя из тех требований, какие он предъявлял поэту, подчеркивая огромную, незаменимую его роль в общественной жизни и его предназначение – Веневитинов считал, что необходима борьба за идейную насыщенность литературы. Искусство и литература – орудия самопознания. В статье «Несколько мыслей и план журнала» Веневитинов пишет: «Художник одушевляет холст и мрамор для того только, чтобы осуществить свое чувство, чтобы убедиться в его силе». Мысль играет первостепенную роль в процессе художественного творчества; «истинные поэты всех народов, всех веков были глубокими мыслителями и, так сказать, венцом просвещения», – подчеркивает Веневитинов. Эти поэтические высказывания отразились и в поэтическом творчестве Веневитинова, который, как верно было замечено, сумел согласовать мысль с чувством, идею с формой.
С годами меняется и само представление Веневитинова о месте и роли поэта, меняется и сам поэт – не тихий мечтатель, не простой борец, а «созиданья созидатель». В стихотворении «Три участи» (1827) Веневитинов напишет:
Завидней поэта удел на земле.
И ум непокорный воспитан свободой,
И луч вдохновенья зажегся в очах.
Весь мир облекает он в стройные звуки.
Стеснится ли сердце волнением муки –
Он выплачет горе в горючих слезах.
Веневитинову была близка идея гармонии в отношениях человек – природа, ибо «поэт, без сомнения, заимствует из природы рифму искусства; ибо нет формы вне природы», – писал он.
Его поэт ищет вдохновенье в окружающем его мире, ибо то, что происходит в мире, должно волновать поэта (эти мысли разделяет И. В. Кюхельбекер):
Открой глаза на всю природу, –
Мне тайный голос отвечал, –
Но дай им выбор и свободу.
Твой час еще не наступал:
Теперь гонись за жизнью дивной
И каждый миг в ней воскрешай,
На каждый звук ее призывный –
Отзывной речью отвечай.
«Я чувствую, во мне горит...», 1827
Поэт – «сын богов», «любимец муз и вдохновенья» – таков он в стихотворении «Поэт» (1826) – очень распространенная метафора в русской поэзии 1810 – 1820-х гг. Но поэт одинок. Так возникает антитеза: поэт – окружающий мир. У поэта – «строгий ум», «ясный луч высоких дум // Невольно светит в ясном взоре»:
Его богиня – простота!
И тихий гений размышленья
Печать молчанья на уста.
Для толпы характерны другие эпитеты: «чада утех», «безумный крик», «холодный смех» – все это «чуждо, дико» для поэта (у Пушкина эпитет «хладный» всегда характерен для образа Толпы; да и в композиционном плане стихотворение Веневитинова близко пушкинскому «Поэту», 1827 г.).
Поэт тяготится непониманием современников:
Когда ж внезапно что-нибудь
Взволнует огненную грудь, –
Душа без страха, без искусства,
Готова вылиться в речах.
«Готова вылиться», но все же не выливается в стихи. И в этом непонимании, в этой невозможности высказаться – трагедия настоящего художника:
К земле он опускает взор,
Как будто б слышал он укор
За невозвратные порывы.
Характерно, что начало и конец стихотворения практически совпадают; поэт – выше толпы.
Начало:
Тебе знаком ли сын богов?
Любимец муз и вдохновенья.
Конец:
И молви: это сын богов,
Питомец муз и вдохновенья!
Эта же антитеза – поэт – толпа – и в «Послании к Р[ожали]ну» (1826 г.). Но конфликт здесь уже кажется неразрешимым.
У поэта – «небесный пламень», толпа – «бездушна и пуста», для нее характерно «равнодушное бесстрастье». Поэт одинок в этой толпе, но он горд своим одиночеством:
Где взор и вкус разочарован,
И где тщеславие – кумир;
...
Давал я руку простодушно –
Никто не жал руки моей.
Здесь лаской жаркого привета
Душа младая не согрета.
Гневный протест, трагизм думающего человека при виде пустоты окружающей действительности, горечь сердца, душевные муки – все выливается в слова:
Не нахожу я здесь в очах
Огня, возженного в них чувством..
И слово, сжатое искусством,
Невольно мрет в моих устах.
Поэт не может писать, не может делать то, ради чего он живет! Чтобы выжить в том мире поистине нужна «булатная душа».
Поэту необходимо общество друзей, своеобразный избранный круг тех немногих, которые понимали бы его, разделяли бы его взгляды:
Отдайте мне друзей моих;
Отдайте пламень их объятий,
Их тихий, но горячий взор,
Язык безмолвных рукожатий
И вдохновенный разговор.
Отдайте сладостные звуки...
И эта трижды повторенная анафора («отдайте») еще более усиливает мольбы поэта.
На жалобы художника («Апофеоза художника», 1827):
Мне душно здесь, в тяжелой атмосфере...
Ему нельзя свое предназначенье
В пределах жизни совершить:
Он доживает за могилой
И, мертвый, дышит прежней силой.
Свершив конечный свой удел,
Он в жизни слов своих и дел
Путь начинает бесконечной!
Так будешь жить и ты в бессмертье,
в славе вечной!
Особое место в поэзии Веневитинова занимает стихотворение «Утешение» (1826 г.)«высокий дар речей», «дивный дар», своей «волшебной силой» он способен покорять. Веневитинов сравнивает поэта с Прометеем; как и тот – «похитил... творящий луч, небесный камень». Как Пигмалион, вдохнувший жизнь в статую, поэт также способен одушевить безжизненный «хладный камень». В поэте «искра страсти благородной» никогда не исчезает («не теплется она бесплодно»).
Но этот дар несет поэту одни страданья:
Я знал сердечные порывы,
Я был их жертвой, я страдал,
И на страданья не роптал...
– и особое значение получает тема бессмертия:
И слово сильное случайно
Из груди вырвется твоей.
Уронишь ты его не даром;
Оно чужую грудь зажжет,
А в ней пробудится пожаром.
Как тут не вспомнить знаменитые слова Александра Одоевского: «Из искры возгорится пламя».