Последние стихотворения. Тема любви, счастья и смерти
В стихотворениях Веневитинова 1826–1827-х гг. – «Италия», «Завещание», «К моей богине», «Кинжал», «Три участи» и др. много трагизма, горечи, безысходности. И эти грустные, полные безотрадной тоски стихотворения как бы предвосхищали мрачные ноты поэзии Лермонтова («Как часто пестрою толпою окружен...»). Этому способствовали и новая общественно-политическая установка после 14 декабря 1825 г., и меланхолический характер Веневитинова, и обстоятельства его личной жизни. Эпиграфом ко всем «петербургским» стихотворениям Веневитинова могли бы стать его собственные слова: «Где жизни нет, там муки нет».
В «Элегии» (1827) с задушевной искренностью и убедительностью раскрывается характер лирического героя – глубоко страдающего от несбыточных надежд и мечтаний. Стихотворение построено на антитезе: мечта (воспоминание) и реальная действительность. Воспоминание (мечта) – это Италия – «дивная страна очарования //... жаркая отчизна красоты», реальность – «страсть безотрадная».
И это мечта (воспоминание) рождает в груди поэта новый огонь:
Но этот огнь томительный, мятежный,
Он не горит любовью тихой, нежной, –
Нет! он и жжет, и мучит, и мертвит.
Здесь поэт подбирает синонимические, казалось бы, глаголы, но их подбор идет с нарастающей силой. Дальше они сменяются антонимами, но мука героя становится все невыносимее:
То стихнет вдруг, то бурно закипит,
И сердце вновь пробудится страданьем.
И для начала и для конца стихотворения характерна многократно повторяемая анафора:
Начало:
Волшебница! Как сладко пела ты
Про дивную страну очарованья,
Про жаркую отчизну красоты!
Как я любил твои воспоминанья,
Как жадно я внимал словам твоим
И как мечтал о крае неизвестном!
Конец:
Зачем, зачем так сладко пела ты?
Зачем и я внимал тебе так жадно?
И эта анафора как бы подчеркивает, что человек со «страстною душою» и сегодняшний мир – вещи несочетаемые. Лирический герой не может найти счастья в сегодняшней жизни, ибо даже мечта любви для него «яд». Одному человеку невозможно понять чувства другого, – человек с возвышенной душой всегда одинок; следствие этой изолированности – несчастная, неразделенная любовь.
Точен и изящен язык «Элегии», великолепную метафору находит автор: «На цвет небес ты долго нагляделась // И цвет небес в очах нам принесла» (который Некрасов почти через полвека использует в поэме «Русские женщины»: «И нам – по сказанью поэта // Цвет южного неба в очах принесла»); новую жизнь обретает в стихотворении традиционная метафора: «Душа твоя так ясно разгорелась».
В тот же петербургский период Веневитинов создает одно из лучших своих стихотворений «Завещание» (1826) знает счастливой, радостной любви, прелести ответного чувства. Его отношение к любимой им женщине осложнено роковыми обстоятельствами. Прекрасен облик любимой, как прекрасен идеал, как прекрасна мечта. «Моя богиня», – обращается к ней поэт. «К тебе одно, одно моленье», «души твоей святыня // Мне и доступней и ясней...»
Прежде любовь для него – «волшебство», «радужная мгла». И только перед роковым исходом герой может нарушить незыблемые правила, высказать «тайный ропот исступленья»:
И все позволено теперь –
Я не боюсь суждений света.
Теперь могу тебя обнять,
Теперь могу тебя лобзать...
Казалось бы, эта многократная анафора используется Веневитиновым для описания реального действия, но нет, любовь поэта – любовь идеальная (даже несмотря на «глас страстей»):
Как с первой радостью привета
В раю лик ангелов святых
Устами чистыми лобзали...
Но и эта прекрасно-идеальная, возвышенная любовь так сильна, что будет всегда сопровождать душу поэта даже за «могильным пределом». Наступает кульминация. Нет «богини», есть «милый друг». Она не должна изменить этой романтической любви, но если же это произойдет:
Я тайно облекусь в укор;
К душе приникну вероломной,
В ней пищу мщения найду
И будет сердцу грустно, томно,
А я, как червь, не отпаду.
Любовь – прекрасное чувство, но как далеко оно от той бесконечной «земной» любви, которой проникнуто стихотворение Лермонтова «Любовь мертвеца» (1841).
Во многих последних стихотворениях Веневитинова сильны мотивы предсказания близкой смерти. Это не мимолетные настроения. Поэт верил в дух пророчества правдивый:
Забудь меня, я скоро сам
Забуду скорбь житья земного.
«Кинжал», 1827
Это не дань чужим мотивам, не верность элегической теме, но неотвязность роковых предчувствий. Поэту хочется снять с души их тяжелое бремя. В стихотворении «Домовой» (1826), которое, на первый взгляд, может показаться поэтической безделкой, есть глубокий подтекст. Поэт создает образ пугающего чудовища-домового, с которыми в народных преданиях связана мысль о роковом вестнике – смерти. Поэт рассказывает о страхах Параши, но можно понять, что эти страхи мучили его самого:
«Что ты, Параша, так бледна?»
Родная, домовой проклятый
Меня звал нынче из окна.
Весь в черном, как медведь лохматый,
Век не видать тебя такого.
«Перекрестися, ангел мой!
Тебе ли видеть домового?»
Поэта самого мучил «проклятый бес» и, рассказав о страхах Параши, он как бы избавился от своего преследователя.
Стихи Веневитинова позволяют думать, что поэт любит жизнь. Он создает образ прекрасной Италии:
Там радостно я буду петь зарю
И поздравлять царя светил с восходом:
Там гордо я душою воспарю
Под пламенным необозримым сводом...
«Италия», 1827
Поездка в Италию мыслится им не просто как будущее общение с прекрасной страной, Италия привлекает его своим прошлым:
Я буду жить минувшим...
И все время будущее – «распрощаюсь», «разыграюсь», «я буду петь», «душою воспарю», «я вызову»; и главное: «я буду жить». И не в этом ли все-таки хоть какая-то надежда и вера в собственное будущее?
***
Как видим, поднятые Веневитиновым темы были им едва намечены. По-настоящему Веневитинову не дано было раскрыться – слишком рано он умер. И эта преждевременная смерть помешала поэту найти ответ на мучившие его вопросы и сомнения, определить свое место в русской поэзии. Как верно заметил его друг, Алексей Хомяков: «С Веневитиновым, бесспорно, начинается новая эпоха для русской поэзии, эпоха, в которой краса формы уступает первенство красоте и возвышенности содержания». Веневитинов немало успел создать, но его «прекрасные дарования» (слова А. А. Дельвига) обещали несравненно больше. «Почему вы позволили ему умереть?» – в этих пушкинских словах не просто общая скорбь и жалость о преждевременно умершем талантливом молодом поэте, но и сожаления о несбывшихся надеждах, которые высказывались всеми, кто когда-либо писал о Дмитрии Веневитинове.
Вопросы о творчестве Д. В. Веневитинова