Анализ стихотворения «Пловец»
В самом начале своей московской жизни Языков создает знаменитое стихотворение «Пловец» (1829). Впоследствии он неоднократно обращается к этому образу.
В русской поэзии XIX века мотив странствия по морю – в челне, ладье или корабле – был неизменно связан с исканием смысла жизни и идеала. «Плаванье» можно определить не только как мотив доминантный в поэзии XIX – начале XX вв., но и как один из самых философски насыщенных, многоаспектных, полисемантических. Генетически восходя к архетипическим представлениям о воде как источнике жизни и смерти, он воплощает понимание жизни как странствия по житейскому морю, становится символом исканий смысла человеческого существования и высших ценностей, понимаемых, безусловно, каждым поэтом по-разному. И, наконец, именно «плаванье» неизменно соотносится с представлением о переходе человека из земного мира в мир иной.
Само слово «плавание» ассоциативно вызывает в памяти «море», «океан», «пучину», «бурю» – стихию, традиционно символизирующую свободу и высший идеал русской поэзии.
Уже в первом стихотворении «Пловец» («Нелюдимо наше море») Языков создает замечательный художественный образ, и стихотворение, благодаря своей необычной силе и красоте, станет народной песней. Недаром Иван Киреевский написал автору: «Поздравляю тебя с «Пловцом»! Славно, брат! Он не утонет. В нем все, что недоставало тебе прежде: глубокое чувство, обнявшись с мыслью».
Пловец Языкова – мужественный человек, ищущий бури, он счастлив своей борьбой со стихией, не боится опасности, он буквально опьянен этой борьбой. Море – те житейские испытания, что ждут человека, с которыми он непременно столкнется на жизненном пути. Пловец не одинок, единство с «братьями» – вот, что питает его силу и мужество.
Море – «нелюдимо» (странный и неожиданный эпитет по отношению к неодушевленному существительному, но этим автор как бы его оживляет), его простор «роковой»:
Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря...
... Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадет.
В стихотворении сильна вера, глубоки убеждения поэта в силу и мощь человека:
Будет буря: мы поспорим
Энергия и экспрессивное восприятие стихотворения достигаются автором не столько благодаря четырехстопному хорею, сколько благодаря звуковой мелодике: сочетание шипящих и сонорных согласных («наШе моРе», «Шумит оно», «в Роковом пРостоРе») как бы воссоздает и приглушенный шум моря и устрашающий рокот, всю мрачную картину надвигающегося шторма.
Герой знает, что «за далью непогоды // Есть блаженная страна». Но что за страна? Почему туда могут попасть «только сильные душой»? К счастливому берегу достойных выносят именно волны, не в этом ли скрыто авторское убеждение, что высшие силы управляют человеческой судьбой?
Вторично образ пловца возникает в поэзии Языкова в стихотворении «Водопад» (1830); при публикации в пушкинской «Литературной газете» оно было озаглавлено «Пловец». Всего 30 строчек (первые семь строк также завершают стихотворение – этот прием неоднократно использовался поэтом):
Море блеска, гул, удары,
И земля потрясена:
То стеклянная стена
О скалы раздроблена,
То бегут чрез крутояры
Многоводной Ниагары
Ширина и глубина.
Лирический герой на фоне разбушевавшейся стихии удивительно равнодушен, даже апатичен. Он не в силах бороться со стихией:
Тщетно! Бурную стремнину
Он не в силах оттолкнуть...
Мирно гибели послушный,
Убрал он свое весло.
Он потупил равнодушно
Безнадежное чело...
Через год Языков снова пишет стихотворение «Пловец» (1831). Опять та же разбушевавшаяся стихия, живая в своей мрачной прелести природа:
Воют волны, скачут волны!
Их, порывами вздувая,
Разгулялась волновая;
Буйны головы шумят;
Друг на друга набегая,
Отшибаяся назад!
Море – живое, как и любое изображение природы у Языкова, и «буйны головы» волн ни в коей мере не удивляют читателя.
В стихотворении нет упоминания цели, к которой устремился челн, – ни дальней страны, ни ближнего берега. Пловец мечтает только о «покое». У героя нет веры в собственные силы, как у первого «пловца». У него есть простое обращение, даже просьба к судьбе:
Пронесися, мрак ненастный!
Воссияй, лазурный свод!
Разверни свой день прекрасный
Надо всем простором вод:
Смолкнут бездны громогласны,
Их волнение падет.
Воют волны, скачут волны!
Под тяжелым плеском волн
Прям стоит наш парус полный,
Быстро мчится легкий челн
И скользит по склонам волн!
Блещут волны, плещут волны!
Прям стоит наш парус полный,
Раздвигая сини волны
И скользя по склонам волн.
Герой сохраняет веру, но не в собственные силы, в самого себя, он возлагает надежду на особый промысел, на судьбу, верит в провидение, в высшие силы, что непременно спасут его от разбушевавшейся стихии. Буря утихла. Волны уже «плещут» и «блещут» (вероятно, выглянуло солнце), они «синие», их плеск «стеклянный» (опять поэтическая находка автора).
Остается языковская энергия стиха, достигаемая путем повтора близких по звучанию слов (блещут – плещут – своеобразная внутренняя рифма); остаются ударные гласные о(е) (волны – волн, – полный, челн – волны – волн) в конце строк.
«Пловца» написаны хореем, то четвертый – ямбом.
Еще разыгрывались воды,
Не подымался белый вал,
И гром летящей непогоды
Лишь на краю небес чуть видном рокотал;
На синеве стеклянных волн,
И день сиял еще высоко,
А в пристань уж вбегал его послушный челн.
Герой поступает благоразумно: «до разгремевшегося грома // До бури вод» – он достиг мирной гавани. Нет привычной борьбы (или ее видимости) между героями и стихией, финал вполне мирный. Но что это – победа, простая житейская мудрость или желание убежать от реальной действительности?
«Пловца», борьба вроде бы сменяется смирением, безоглядная смелость – покорностью – и в этом эмоциональная направленность последнего «Пловца». Но и сама буря утихла – если сравнить ее со стихиями предыдущих стихотворений. Если и бушевала стихия, то не очень сильно – «стеклянная синева», «буря вод», «разгремевшийся гром» еще не указывают на девятибалльный шторм. Герой мудр, так подчеркивает поэт:
Хвала ему! Он отплыл рано,
Когда дремали небеса...
... уж он готовил паруса,
Опять человек и природа едины: новый день – это пробуждение и природы и человека. Простая житейская мудрость противопоставлена «заспавшейся лени». Герой пробуждается с новым днем, и с чем он должен бороться, если нет самой стихии?