Природа в лирике Жуковского
Еще Белинский заметил: «Мы бы опустили одну из самых характеристических черт поэзии Жуковского, если бы не упомянули о дивном искусстве этого поэта живописать картины природы и влагать в них романтическую жизнь».
Любовь к родной природе красной нитью проходит через все лирические произведения Жуковского. Она близка чувствам и переживаниям его героев. Но всегда ли поэтический язык способен выразить тот восторг, что охватывает человека перед вечно-прекрасными картинами природы?
Что наш язык земной пред дивною природой?
С какой небрежною и легкою свободой
Она рассыпала повсюду красоту
И разновидное с единством согласила!
…
Невыразимое подвластно ль выраженью?
«Невыразимое», 1819
Жуковский впервые в русской поэзии сумел найти и воплотить в своем творчестве удивительные яркие краски, звуки и запах природы (ее «материальную» красоту), но и «пронизать природу чувством и мыслию воспринимающего ее человека».
Взошла заря. Дыханием приятным
Сманила сон с моих она очей;
Из хижины за гостем благодатным
Я восходил на верх горы моей;
Жемчуг росы по травкам ароматным
Уже блистал младым огнем лучей,
И день взлетел, как гений светлокрылой!
И жизнью все живому сердцу было.
«Взошла заря…», 1819
Природа не просто одушевленная, она живая – «приятное дыхание зари». Совмещение, слияние с окружающим миром входит в замысел поэта. Все вокруг него в движении: «заря взошла», «день взлетел», «я восходил». Все вокруг живет: «И жизнью все живому сердцу было».
Я восходил; вдруг тихо закурился
Туманный дым в долине над рекой;
Густел, редел, тянулся и клубился,
И вдруг взлетел, крылатый, надо мной,
И яркий день с ним в бледный сумрак слился,
Задернулась окрестность пеленой,
И, влажною пустыней окруженный,
Я в облаках исчез уединенный…
В этой прекрасной картин даже обычный туман (нечто неподвижное) и тот исполнен движения:
Густел, редел, тянулся и клубился,
И вдруг взлетел.
И все стремится ввысь, к высоким облакам, бесконечно высокому небу – «день взлетел как гений светлокрылый», «дым крылатый» и сам герой «в облаках исчез уединенный».
Красота и поэтичность слов и сравнений передают и красоту окружающего мира («жемчуг росы»). Но в словах заключен и иной подтекст: «заря», «гость благодатный» (солнце), «светлокрылой», «крылатый» – в них и мощь, и величие, и удивительное чувство свободы. Они помогают поэту передать то необычное состояние, когда природа и человек едины, когда человек буквально сливается с окружающим его миром:
Зелень нивы, рощи лепет,
В небе жаворонка трепет,
Теплый дождь, сверканье вод, –
Вас назвавши, что прибавить?
Чем иным тебя прославить,
«Приход весны», 1831
В этом маленьком стихотворении (всего 6 строк!) Жуковский сумел найти необходимые слова, чтобы передать радость жизни, удивительное чувство слияния пробуждающейся надежды в душе человека с пробуждающейся природой.
Человека и мир, постижение мира, «тайна жизни», – проблемы философские волновали Жуковского, воодушевленного стремленьем «картиной, звуком, выраженьем «во все» «вдохнуть жизнь».
В мировой литературе проблема «человек и мир» рассматривалась и как «человек и природа». Это было связанно с «вечностью», с ее «божественным творением». Отсюда, несомненно, и восхищение, преклонение, благоговение перед природой в лирике Жуковского:
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою:
Что движет твое необъятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь:
Иль тянет тебя из земныя неволи
Далекое светлое небо к себе?
Таинственной, сладостной полное жизни,
Ты чисто в присутствии чистом его;
Ты льешься его светозарной лазурью,
Вечерним и утренним светом горишь,
Ласкаешь его облака золотые
Когда же сбираются темные тучи,
Чтоб ясное небо отнять у тебя, –
Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь,
Ты рвешь и терзаешь враждебную мглу…
И мгла исчезает, и тучи уходят
Но, полное прошлой тревоги своей,
Ты долго вздымаешь испуганны волны,
И сладостный блеск возвращенных небес
Не вовсе тебе тишину возвращает;
Обманчив твоей неподвижности вид:
Ты в бездне покойной скрываешь смятенье,
Ты, небом любуясь, дрожишь за него.
«Море», 1822
Грозная стихия – море – полно жизни: оно «дышит», «томится любовью», его волнуют «тревожные думы»; поэт награждает море эпитетами, передающими взволнованное человеческое состояние «смятенная любовь», «напряженная грудь», – своеобразный антропоморфизм.
– то «безмолвное», то «сладостной полное жизни». Мир природы огромен – и море лишь часть его, и часть живая. Оно горит «вечерним и утренним светом», ласкает «облака золотые», радостно блещет при ярком свете звезд – словом, всегда живет, даже в те минуты, когда сбираются грозные тучи. Усиление синонимических пар («Ты бьешься, ты воешь, ты волны подъемлешь») лишь подчеркивает прекрасную в своей мощи картину, куда органически стремится человек.
Стихотворение построено на антитезе небо – земля. «Небо» – «далекое светлое», «светозарная лазурь», даже «облака золотые», и «земля» – «земная неволя». Мотив извечного противоборства земных и небесных сил восходит еще к античным мифам – битва богов-олимпийцев с грозными титанами (детьми Урана – неба и Геи – земли), вступившими в сражение за обладание небом, но сброшенными Зевсом в недра матери – Земли, в мрачный Тартар.
В литературе эта легенда нашла воплощение в изначальной борьбе между холодным разумом (рассудком) и неопределенными, сердечными стремлениями человека, в борьбе непреходящей, ибо боги и титаны бессмертны.
В поэзии Жуковского это двоемирие – противопоставление «земли» и «неба» (материя и дух независимые начала; тайна мироздания не может быть разгадана человеком) показано в разнообразных художественных построениях: иногда это как бы символ эфемерности жизненного счастья, стремление к возвышенному, неземному.
Для Жуковского стихия – это своеобразное осмысление философских идей о неразрывности судьбы человека и судьбы целого мира. Море – вечная жизнь, но и вечная неразгаданная тайна, скрывает свою таинственную сущность («Открой мне глубокую тайну твою…»).
– земли и неба – Жуковский показывает и в стихотворении «Лалла Рук» (1821); здесь же воспет «вестник» высшего истинного мира – «гений чистой красоты» (вспомним пушкинское «Я помню чудное мгновенье», 1825):
Он лишь в чистые мгновенья
Бытия бывает нам
И приносит откровенья
Благотворные сердцам;
В темной области земной;
Нам туда сквозь покрывало
Он дает взглянуть порой.
И в раннем стихотворении («Путешественник», 1809) та же недосягаемость романтического прекрасного идеала:
– слышалось, – терпенье!
...
Ты увидишь храм чудесный:
Ты в святилище войдешь,
Там в нетленности небесной
Все земное обретешь.
…
Даль по-прежнему в тумане;
Брег невидим и далек…
И вовеки надо мною
Не сольется, как поднесь,
…
Там не будет вечно здесь.
Эта же идея (двоемирие) нашла отражение и в других стихотворениях Жуковского. В «Славянке» (1815) осенний пейзаж Павловска обрисован с удивительной точностью, но вместе с тем это пейзаж романтический, и он показан через субъективные переживания автора. Окружающий мир наполнен тайной. У природы тайная, не всегда видимая человеческому глазу жизнь, у природы своя «душа», и к этой «душе» стремится «душа» поэта:
Вхожу с волнением под их священный кров;
Мой слух в сей тишине приветный голос слышит;
Как бы невидимое дышит;
Как бы сокрытая под юных древ корой,
С сей очарованной мешаясь тишиною,
Душа незримая подъемлет голос свой
В «Славянке» – этой медитативно-пейзажной элегии – изображение природы неразрывно связано с чувствами поэта, его душевным состоянием, и это придает раздумьям поэта психологическую глубину и поэтическую выразительность:
…дневное сиянье
Верхи поблеклые и корни золотит;
Лишь сорван ветерка минутным дуновеньем,
Смущая тишину паденьем…
Безусловно правы исследователи творчества Жуковского, что шум от падения одного единственного листа – это уже новое слово в поэзии.
Своеобразное сплетение наблюдений и размышлений, восприятие «душой» внешнего мира – это прелюдия для романтического финала – контакт «двух душ»: озаренного вдохновением человека и природы, вечной и величественной:
Смотрю… и, мнится, все, что было жертвой лет,
И все, что жизнь сулит, и все, чего в ней нет,
С надеждой к сердцу прилетает.
Но где он? …скрылось все …лишь только в тишине
Как бы знакомое мне слышится признанье,
На неизвестное свиданье.
Вкладывая свою душу в таинственную «душу» природы, поэт смог найти необходимые слова, чтобы передать всю прелесть окружающего мира. Вот прекрасная, опоэтизированная картина лунной ночи – зримого мира – «Подробный отчет о луне» (1820):
В зерцало ровного пруда
Гляделось мирное светило,
Другое небо видно было
С такой же ясною луной,
С такой же тихой красотой;
Но иногда, едва бродящий
Дотронувшись до влаги спящей,
Слегка наморщивал поток:
Луна звездами рассыпалась;
И смутною во глубине
Толь мирная на вышине.
Противопоставление красоты «смутной» и в то же время «мирной» приводит Жуковского к размышлениям о человеке, о его душе, полной «небесного» и в то же время возмущенной «земным». Поэт находит разнообразные (но верные) краски при описании удивительной тишины – всю прелесть гармоничной картины:
Под усыпительным лучом
Все предавалось усыпленью –
Своей сопутствуемый тенью,
Шел запоздалый пешеход,
Да сонной пташки содроганье,
Да легкий шум плеснувших вод
Блеск листка «на сумраке», шум от его паденья, трепетанье «сонной пташки», «легкий шум» прибрежных вод – вот те новые детали прекрасного, но реального мира, которые «увидел» (и услышал!) поэт и которые недоступны для остальных. Однако поэт не просто видит, но и осмысляет увиденное. Это и особенный эмоциональный тон поэзии Жуковского, и его способность видеть романтическую жизнь во всем окружающем мире:
Увы! уж и последний день
Край неба озлащает;
Сквозь темную дубравы сень
Все тихо, весело, светло;
Все негой сладкой дышит;
Река прозрачна, как стекло,
Едва, едва колышет
В полях благоуханье;
К цветку прилипнул мотылек
И пьет его дыханье…
«Громобой», 1810
«таинственной жизнью души и сердца», исполнен «высшего смысла и значения».