Глава IV
Сватовство и его последствия
Граблин ходил, как сумасшедший. Он уже не видал Лизы с неделю, несмотря на все свои хитрости. Он было стал искать случая передать ей письмо хоть через Соню, но и Соня тоже начала прятаться от него. Мать его тосковала, видя сына в таком положении; аппетиту ней пропал, она снова начала часто плакать.
— Да что ж вы, Марья Андреевна, не кушаете кофею? ведь славный такой сегодня! — заметила ей раз хозяйка, видя, что налитая чашка стояла нетронутая.
— Да что, Анна Петровна, так тяжело, так грустно,
— Господи, что случилось? — с участием спросила Анна Петровна.
Гостья молчала.
— Уж не с Степаном ли Петровичем что случилось?
Граблина заплакала.
— Что, что такое с ним? — в испуге спросила добрая старушка. — Не деньги ли казенные проиграл? а? так не плачьте, я вам дам, что делать, он еще молод!
— Ах, нет, голубушка, хуже: голову потерял! как шальной ходит.
— Как? что вы, да я с ним вчера говорила! как это можно! — бледнея, вскрикнула хозяйка.
— Целый день сидит, — ни он съел бы чего, да и не работает; просто сердце все надорвется, глядя на него!
— Что же за причина?.. надо доктора.
— Ах, господи! господи! при такой бедности, да еще…
Граблина всхлипывала.
— Да я призову будто к себе: ну, вот скажу, что нужно Лизе; а вы пошлите его ко мне; он…
— Матушка, да ваша Лизанька и без доктора могла бы его вылечить! — перебила Граблина.
— Как! так он в своем уме? — вскрикнула хозяйка. — Как не стыдно вам, Марья Андреевна, так пугать меня, — прибавила она, крестясь, — ведь я его так полюбила, как сына!
— Спасибо, спасибо вам, Анна Петровна! — отвечала гостья, отирая слезы. — Да что станешь делать!.. У бедных, как мы, хуже нет горя, как молодой человек заберет себе в голову жениться. Ну, чем ему жену кормить? у самого сапог нет!
— Он не говорил вам об Лизе? — быстро перебила хозяйка свою гостью.
— Нет, да это ведь видно: как упомянешь, хоть даже невзначай, о ней, весь, как пожар, вспыхнет, потом, как полотно, побелеет… Ночи не спит напролет, а работа-то, работа… да правду сказать, дня три он ничего даже не делает, все думает, сердечный.
Хозяйка оглядела комнату и, понизив голос, сказала:
— Моя Лиза тоже скучает!
— Неужто? — радостно вскрикнула гостья.
— Тише, мне показалось, как будто дверь скрипнула.
И обе старушки насторожили уши.
— Нет, это так! — заметила Лизина бабушка. — Вот что я вам скажу: если бы моя Лиза, чего я от всего моего сердца желаю, захотела вытти за вашего Степана Петровича, я с руками бы ее отдала.
— Уж как бы я-то ее любила! да и он ведь такой тихий, скромный, хороший человек, уж надо правду сказать: даром, что мне сын, а он хоть кому муж, одно только — денег нет у него!
— И матушка! что за деньги! я все отдам, лишь бы Лиза моя была счастлива! — решительно сказала Лизина бабушка. — Да и она, признаться сказать, не падка на деньги: за нее чиновный и денежный человек сватался, да она слышать не хотела, а я было сдуру и ну ее уговаривать… ей уж и пора замуж, скучает очень иногда, вот я и говорю: Лиза, дай мне умереть спокойно; на кого я тебя оставлю, не пристроивши? Ну, так ее просила, что она дала слово выйти, — только говорит мне: «Смотрите, бабушка, я уж не стану притворяться, пусть его видит, какую он жену себе хочет взять». Что ж бы вы думали? Сам отказался, — а уж как прежде просил отдать за него Лизу! А потом говорит: «Вы своим баловством загубили свою внучку! ей не найти жениха!» А вот же и ошибся, — с гордостью прибавила старушка.
— И как можно! да я на нее иной раз не налюбуюсь, как она прыгает да болтает, словно птичка! А замуж выйдет, еще побелеет, право! еще красивее станет.
Дверь с шумом раскрылась, — вошла Лиза, бледная, с дрожащими губами. Остановясь посреди комнаты, огненными, полными гнева глазами смотрела она на старушек, которые так сконфузились, что уткнули носы в чашки и молчали.
Лиза села у окна; она поминутно меняла положения; волнение в ней было страшное, но она старалась подавлять его.
— Кофий прекрасный! — сказала старая гостья, желая начать разговор.
— Да… остыл… — пробормотала хозяйка.
— Нет-с… ничего…
Лиза насмешливо улыбнулась и, повесив голову, о чем-то задумалась.
— А ваш Степан Петрович… что он давно не был у нас? — спросила Лизина бабушка.
При этом слове Лиза вздрогнула и быстро повернула голову к окну. Граблин стоял у своего окна и не сводил с нее глаз. Лиза вскочила и убежала из комнаты.
— Лиза, Лиза! — кричала ей вслед бабушка.
Но Лиза была далеко.
Старушки между собою долго говорили о будущем возможном счастьи своих детей, и, прощаясь, Лизина бабушка обещала Граблиной переговорить с своей внучкой.
Лиза была у себя в мезонине. Полукруглое большое окно было занавешано сверх сторы красным платком; на столе, стоявшем у окна, валялись краски и карандаши, несколько этюдов и эскизов и много бумаг. Чистенькая кровать с белыми занавесками стояла в углу, возле нее комод с круглым зеркалом и банка от варенья с букетом роз.
— Лиза, да где же ты?
Занавески у кровати заколыхались; старушка поспешно подошла к кровати и раскинула их. Лиза лежала, спрятав Лицо в подушки. Старушка, побледнев, стояла в недоумении.
— Лиза! — тихо сказала она.
Лиза, не поднимая головы, дрожащим голосом спросила:
— Что вам?
— Господи! ты плачешь! — в отчаянии воскликнула старушка.
Лиза подняла голову; лицо ее было красно, глаза опухли; но она улыбнулась и сквозь слезы сказала:
— И не думала… я спала!
— Лиза, Лиза! — с горьким упреком заметила старушка.
Лиза быстро спрятала опять голову в, подушки. Старушка села на стул у кровати. Лиза тихо всхлипывала.
— Господи, за что ты меня наказываешь! — с отчаянием прошептала старушка.
Лиза привстала, вытерла слезы, кинулась на грудь к бабушке и опять горько заплакала.
— Бабушка, простите, простите меня! — тихо говорила она.
— Ах, Лиза, ты меня убьешь своими слезами.
— Бабушка! — раздирающим голосом вскрикнула Лиза.
— Полно, перестань, дурочка, — в испуге говорила старушка, гладя ее черные косы.
— Скажите, что простили меня, я перестану плакать!
Старушка поцеловала ее в лоб; Лиза повисла на шее у своей бабушки и стала ее целовать, приговаривая:
— Бабушка, голубушка, простите, я больше не буду!
— Ну, хорошо, хорошо! — сказала старушка, освобождаясь из объятий своей внучки. — Лучше пригладь волосы, ишь как растрепала их!
Лиза кинулась к зеркалу, распустила косы и начала приглаживать волосы. Старушка вскрикнула:
— Лиза! что у тебя коса-то одна короче? а?
Лиза вспыхнула; она быстро завернула косы около головы и отвечала, не повертывая лица:
— Я шалила, да и обрезала.
— Ну, это уж нехорошо! сколько раз я тебя просила, чтоб ты в своих шалостях хоть себя бы не уродовала.
— Разве это безобразно? ведь я только дома и когда жарко их распускаю.
— Куда же ты дела волосы? — спросила старушка, пристально смотря на внучку, которая, помолчав немного, холодно отвечала:
— Они у Степана Петровича.
Радостная и лукавая улыбка озарила доброе лицо старушки.
Молчание длилось с минуту. Лиза, напевая, села к столу, взяла карандаш и стала небрежно чертить им.
— Лизанька! — сказала старушка необыкновенно ласковым голосом.
— Что вам, бабушка? — бросив лукавый взгляд на старушку, спросила внучка.
— Знаешь, что я тебе скажу!
И старушка приостановилась.
— Ах, бабушка, уж не цыплята ли у пеструшки?
— Нет! — сердито отвечала старушка. — Я хочу говорить с тобою о Степане Петровиче, — прибавила она кротко.
Лиза вспыхнула, уткнулась в бумагу, карандаш сломался; она с сердцем бросила его, взяла другой.
Старушка решительно спросила:
— Ну, что же, Лиза?
— Да говорите, я слушаю! — запальчиво отвечала Лиза, очинивая карандаш.
— Видишь, Лиза, ты ведь никогда со мной не говоришь как следует! — с упреком заметила старушка и нахмурилась.
— Какие вы смешные, бабушка! ну, что я буду говорить с вами о Степане Петровиче!.. По мне хоть бы я век его не видала… да еще лучше, — тихо прибавила Лиза.
— Ну, так! как сведет с ума, потом хоть бы век не видать, — покраснев, сказала старушка и с гневом прибавила: — ты, кажется, хочешь и с ним?..
— Бабушка!!!
Старушка вздрогнула и замолчала, а Лиза, держась за стол, полная гнева, смотрела на нее. Потом в изнеможении она опустилась на стул.
В комнате сделалось так тихо, что слышно было жужжанье мухи, суетившейся за сторой.
Через минуту Лиза тяжело вздохнула, оглядела комнату и, остановив грустный и отчаянный взор на старушке, которая сидела с поникнутой головой, ласково сказала:
— Бабушка!
Старушка пугливо подняла голову.
— Степан Петрович будет сегодня у нас?
— Не знаю, а что?
— Так!
— Хочешь, я пошлю за ним! — радостно сказала старушка.
— Не надо, не надо! — пугливо перебила ее Лиза.
— Он болен, Лизанька.
— Что с ним? — дрожащим голосом спросила Лиза.
— Не знаю!
Лиза подняла голову и насмешливо посмотрела на старушку.
— Лиза, что ты смотришь? право, он нездоров! мне его мать сказывала. Не правда ли, они оба хорошие люди?
— Может быть.
— Бедные только, но ведь что в богатстве, моя Лизанька! вот ведь у тебя был жених и богатый…
— А! опять о замужестве! — зажимая, себе уши, с сердцем перебила Лиза.
— Ну, право, ты мне надоела сегодня! Там плачут, а ей придешь сказать, она себе уши затыкает! — махнув рукой, сказала старушка и сердито пошла к двери.
Лиза заслонила ей дорогу и раздирающим голосом спросила:
— Разве я виновата теперь?
— Бог вас знает, только у тебя странный характер: ты то как бесенок увиваешься, а то вдруг и знать не хочешь, хоть умри перед твоими глазами. Лиза, нехорошо, у тебя дурное сердце!
— Ну, извольте, я сойду сегодня вниз, как он придет, — сказала Лиза.
— А по мне, все равно, я теперь не буду вмешиваться! Жаль мне только его старуху, плачет навзрыд, сына загубили у ней.
И старушка со слезами вышла из комнаты.
открыла окно, высунулась из него и, продолжая мурлыкать, искоса глядела на окно Граблина, который не замедлил появиться; Лиза кокетливо кивнула головой и закричала:
— Вы здоровы?
— Здоров! — едва слышным голосом отвечал Граблин.
— Так приходите в сад качаться на качелях!
И Лиза кинулась от окна и, смеясь, побежала в сад.
уловить лукавую улыбку Лизы, выглядывавшей на него из-за своей руки, которою она держалась за веревку качелей.
Увидав Лизу, он не знал, что с ним делается, ему хотелось и смеяться и плакать.
— Ну, что же вы не садитесь? — спросила его Лиза.
Он вдруг засмеялся, и слезы блеснули у него на глазах.
— Садитесь же! — повторила Лиза выпрямясь.
— Браво, раскачаем хорошенько! — сказала Лиза и, притопнув ножками, высоко подкинула Граблина.
Черные огненные глаза встретились с Граблиным, и она не отвела их, а продолжала пытливо смотреть, как будто о чем-то думая. Граблин, замирая от восторга, глядел ей в глаза и не замечал, что они чуть не доставали верхушки дерев. Лиза казалась ему существом необыкновенным, будто с неба летела она к нему… хотя смуглые раскрасневшиеся щеки, огненные глаза, черные роскошные косы, медленно колыхавшиеся от движения гибкого стана, и лукавый взгляд ясно доказывали, что она дитя земли…
Звонкий смех, полный страсти, немного образумил Граблина, который не заметил, что ни слова еще не сказал Лизе. Они оба были в каком-то забытьи.
— Вы любите высоко качаться? — спросила Лиза, едва переводя дух.
— Люблю.
— А бабушка уверяет, будто я только одна люблю так качаться, и хотела даже качели снять.
…
— Отчего вас давно не видать? — спросила Лиза и так высоко подкинула доску, что веревки стряхнулись и Граблин чуть не упал.
Лиза вскрикнула.
— Чего вы испугались? — спросил Граблин, устояв.
— Мне показалось, что у вас рука оборвалась.
— Да… ну что же, если б я точно упал?
— Что тут хорошего — разбились бы!
— И прекрасно было бы!
— Очень весело! перепугали бы меня.
— Ну, в таком случае я не хотел бы, — язвительно сказал Граблин.
— Вы думаете, что я вас не жалею? — быстро перебила Лиза, которая стояла теперь, закинув одну ногу на другую, и держалась, вытянув руку, за одну веревку, прислонив к рукам голову. Эта небрежная поза удивительно обрисовывала ее стройный и пышный стан. Граблин весь задрожал, ноги у него подкосились, и он сел на качели.
— Вы не верите? — вкрадчивым голосом спросила Лиза.
— Я не верю ни в какое счастье! — грустно сказал Граблин.
— Тут еще нет счастья, так вы можете поверить?..
Граблин побледнел и схватился за веревку.
— Что с вами?
И Лиза присела к нему.
— Так, ничего!
Качели сами собою качались, и Лиза, сидя на доске, смотрела с участием на Граблина, который, приложив голову к веревке, бессмысленно глядел вдаль.
— Степан Петрович, не любите меня! — умоляющим и полным слез голосом вдруг сказала Лиза.
Граблин сделал движение, чтоб соскочить с качелей; но Лиза удержала его за руку и тем же умоляющим голосом продолжала:
— Я не могу никого любить! это не каприз мой! Вы не смотрите на меня, что я иногда с вами ветрена и шалю — это уж мой характер; если мне даже очень грустно, я все шалю…
— Кто? и как вы узнали, что я вас… люб… — глухим голосом спросил Граблин, не подымая глаз на Лизу.
Лиза лукаво усмехнулась; лицо ее отуманилось грустью, и она тихо сказала, наклоняясь к уху Граблина:
— Я сама люблю!
Граблин вздрогнул. Лиза, сжав ему крепко руку, прошептала:
— Он далеко, кого я люблю!
— Если он далеко, то, верно, не любит вас.
Лиза печально усмехнулась и, покачав головой, сказала:
— Он очень меня любил, но я так ветрено поступила с ним… так оскорбила его, что он унизил бы свою любовь, если б остался возле меня.
— Он знает, что вы его любите?
— Нет!
— Он, может быть, вас забыл, он любит другую!
— Вы скоро меня забудете?
— Я!.. никогда! — твердо сказал Граблин.
— Вот и он мне тоже сказал, и таким же голосом, как вы; вот почему я избегала вас, как только заметила, что вы глядели на меня, как он глядел. После него мне многие говорили, что любят меня, но все не так, как он… и как вы, — помолчав, прибавила Лиза с тяжелым вздохом.
На глазах у Лизы блеснули слезы, и она с участьем сказала:
— Не скучайте, забудьте меня; я не стану вам лгать, что вы мне нравитесь, но также и не стану вас просить любить меня, как сестру.
— Позвольте хоть это! — в отчаянии сказал Граблин.
— Да этого нельзя!
— О, будьте уверены, что я ни одним словом…
— Не уверяйте меня, мне и вам скоро надоест такая любовь. Да и что в ней!
И Лиза стала шаркать своими ножками по земле и раскачивать качели.
Долго они сидели молча, покачиваясь под жалобный скрип качелей.